тем разумным исканием всеобщего общественного благополучия, нравственного
преуспеяния и материального благосостояния, которое должно составлять идеал
земных целей человечества; это была опьяняющая, одуряющая нега лени и
необузданного безобразничества ожиревших деспотов и их развращенных угодников,
не имевших потребности ни в труде, ни
*) Relaz. Tiepolo. Zbi5r pami^tn. о dawnej Polsce, Y, 33.
\
118
в ограничении эгоистических побуждений. От этого нравы тогдашнего веселого
времени представляют черты, показывающие, что в то время, когда одним было очень
весело, другим приходилось очень грустно—да и не только рабам, лишенным защиты
закона и власти, но и тем, которые тогда гордились свободою и вольностями, а по
своему положению, будучи слабыми, должны были плясать по дудке сильных.
Современные повествователи оставили нам образчики того, чтб иногда происходило в
глубине панских дворов. Вот, например, в 1645 году у одного знатного пана в доме
девица, принадлежавшая к прислуге жены его, прельстила сердца двух молодых людей,
служивших у пана: один был из шляхты, и притом, как говорилось, из «доброй»
фамилии, другой—нешляхтич, но владел бойко пером. Девица предпочла нешляхтича
и, в ожидании брака, принимала его у себя ночью; шляхтич, которому было досадно,
забрался к ней и просил удостоить его того внимания, которое она оказывала его
сопернику, и когда она не согласилась, то прибегнул к насилию; девица, защищаясь,
схватила его за чуприну (за вихор), а он девицу за косу и начал с досады колотить ее
кулаками. На крик девицы сбежались люди и розняли драку. Пан судил это дело
собственным судом и всех троих осудил на смерть. Шляхтич, как сам вольный
господин, требовал апелляции к городскому суду, но его не слушали; а нешляхтич, хотя
совсем невинный, даже и не просил о суде, потому что для него не было никакого суда,
кроме панского. Бедной девице не оказали даже чести, подобающей её шляхетскому
достоинству, не постлали ковра, когда подвели ее к плахе, хотя она этого требовала.
Казнь совершена была мучительно, потому что неопытный палач не умел сразу
отрубить голов. После того носился слух, будто три мертвеца являлись на кладбище со
свечами в руках, а один из них, именно шляхтич, приходил ночью к самому пану и
обмазал его своею кровью; нешляхтич, и будучи мертвецом, не смел этого сделать.
Возмутительные черты того времени представляет поведение пана Тарновского,
принадлежавшего к знатнейшей фамилии Речи-Посполитой. Этот пан умертвил более
20 человек и отправил в царствие небесное своего родного дядю, потом вступил в
духовное звание и был посвящен в сан священника. Он держал в своем имении
приходского ксендза. 1-го апреля 1646 года, в день Пасхи, пригласил он этого ксендза
разговляться и начал нести такой вздор, что ксендз сделал ему замечание и, рассердив
его этим, ушел от него. Тарновский послал ему приказание, чтобы он дожидался его к
вечерне, вероятно, намереваясь служить вместе с ним сам. Ксендз дожидался его в
костеле долго, но не дождался, и отправил вечерню без него. Тарновский после вечерни
пришел в костел и приказал бить ксендза палками за то, что он не подождал его. Ксендз
вырвался, пустился бежать, но Тарновский догнал его, проколол мечом и со злостью
вертел меч в его теле, пока священник не испустил дыхания. Тогда пан Тарновский, так
как сам носил сан священника, облачился в богослужебные одежды и совершил над
убитым погребальный обряд х). Летопись современника Ерлича, под 1647 годом,
передает такия известия2): некто Александр Замойский зазвал на приятельский
1)
Pam. Albr. Radz., II, 169—172.
2)
Lat. Jerl., I, 60.
119
разговор пана Иеремия Тышу, человека почтенного и богобоязненного, и убил его
11-го июля. Наследник Тыпш, сын его Адам, 20-го августа того же года, набравши
разной пьяной сволочи, напал на дом Ерлича, ограбил его и выгнал хозяйку с детьми,
причем маленький ребенок от страха заболел и умер. Подобных событий совершалось
очень много, не будучи записанными никакими мемуаристами, и это делает понятными
слова Старовольского, что в свободной Речи-Носполитой в один год погибнет
болееневинных душ, чем сколько погубит их любой азиатский деспот в целую свою
жизнь.
Конечно, во всякой стране совершаются преступления и злодеяния, но нигде они
так часто не оставались безнаказанными, как в Польше, где убийца и разбойник мог