турок графа Арпажона, предводительствовавшего французским войском в недавней
войне в, Германии, хорошо известного самому Владиславу. Королева просила
дозволить ему провезти с собою несколько сот французских офицеров 1). Сборное
место для войска было назначено под Львовом, где находился польный гетман
Потоцкий, который также благоприятствовал королевским планам войны, хотя не
искренно.
Король с увлечением предался военным приготовлениям, подстрекаемый молодою
женою, которую очень любил; исчезли его болезни, которыя
L) Linage. L’origine veritable, стр. 101.
126
так часто. приковывали его к постели; Владислав, как будто, помолодел, неутомимо
занимался в арсенале, надсматривал за работами в литейном заводе, и вскоре было
отлито до 40 новых пушек. Развлечением от трудов была для него охота, которую он
любил, как подобие войиы.
'Но среди военных приготовлений его союзники, папа и итальянские князья,
решительно не хотели давать денег и охладевали к союзу против Турции. Венеция
рассчитывала как можно дешевле подстрекнуть Польшу на отважное предприятие,
выгодное для Венеции, а о самой Польше мало заботилась. Тьеполо представлял
своему сенату, что для успеха нужно задобрить польских панов денежными подарками.
В глазах знавшего Польшу Тьеполо это была мера первой важности: приходилось
удовлетворять не столько алчности, сколько честолюбию панов. Подарки или поминки,
как говорилось в те времена, были выражением внимания и уважения; кому давали
поминки, того, значит, признавали важным и влиятельным лицом, нуждались в нем. Но
венецианский сенат не только не дозволил своему послу делать этих издержек, а еще
посылал ему выговоры за недостаток бережливости. Тьеполо никому не давал
поминков и оттого паны не любили его и расположены были скорее вредить ему, чем
помогать. На поляков нужно было действовать так, чтобы приобрести их уважение, а у
поляков первыми добродетелями, внушающими уважение, были щедрость и роскошь, и
ничто так не отталкивало их, как скупость. Венеция поставила своего посла в
необходимость являться, при всяком случае, с этим пороком. Таким образом, во время
приезда молодой королевы знатные папы, приветствуя ее, складывали у ног её разные
подарки и одни перед другими щеголяли своею щедростью. Тогда маршал Опалинский
представил королеве венецианского посла и публично сказал ему: «ваша очередь
засвидетельствовать ваше уважение её величеству». Посол сгорел от стыда и
проговорил только, что его республика несколько позже без щегольства покажет свое
участие. На него стали смотреть, как на политического плута, который хочет обмануть
поляков, втянуть их в опасную войну ради своих выгод. В этом поляки и не
обманывались. Сам Тьеполо в своих донесениях говорит: «Польша, будучи спокойною,
не имеет никакой необходимости нарушать мир, но я внушил королю такие замыслы,
которые нам принесут пользу, а Польше чрезвычайные потери».
Вербунка войска шла быстро и возбудила волнение между шляхтою, особенно в
Великой Польше, куда приходили навербованные в Германии солдаты, привыкшие во
время тридцатилетней войны не сдерживать своего произвола; и в Полыпе они начали
бесчинствовать. Шляхта, всегда зорко смотревшая за неприкосновенностью своей
свободы, стала кричать, что король нарушает её права и преступает свои обязанности.
12 мая прибыл в Варшаву великий канцлер литовский Альбрехт Радзивилл,
которого молено было назвать истиным господином всей Литвы; пан гордый,
самолюбивый, он хотел всегда держать короля в руках и не давать ему зазнаваться.
Слухи о военных приготовлениях поразили его неожиданно. Без совета с ним король
замышляет войну, заготовляет орудия, собирает войска,, вступает в союзы, а он,
Альбрехт Радзивилл, ничего об этом не знает: это сильно оскорбило его. «С первого
раза,—говорил он,—я не сообразил, с кем это затевается война, и сначала думал, не со
127
Швециею ли? Только уже приехавши в Варшаву, узнал я, что хотят воевать с
турками по наущению венецианского посла». Первым его делом было обратиться за
объяснениями к своему товарищу по должности, коронному канцлеру. Здесь
ОССОЛИНСКИЙ опять показал свое двоедушие и ничтожность. Он, первый доверенный
короля, не принадлежал однако к числу знатнейших родов дворянства Речи-