ИИосполитой. В сравнении с такими родовитыми лицами, как Радзивилл, он был
выскочка. Отец его Збигнев Оссолинский заслужил милости у Сигизмунда III и хотя
был сенатором, а все-таки заискивал благосклонность фамилии Радзивиллов. Правда,
когдаОссолинские поднялись вверх, нашлись в Польше генеалоги, доказывавшие, что
род Оссолинских чуть ли не современен самому Леху, но это носило характер
сомнительности, и все сознавали, что Оссолинские далеко не доросли до Радзивиллов,
Любомирских, Вишневецких. Перед Радзивпллол коронный канцлер почувствовал ту
трусость, какую чувствовал всегда польский дворянин перед своим собратом, который
был выше и влиятельнее его. «Верно король на охоте, вместо зайца, поймал проект
войны», сказал Оссолинский, выдавая таким образом своего покровителя короля,
поверявшего ему свои тайны. «А кто же,—спрашивал Радзивилл,—-приложил печать к
прнповедным листам и раздавал патенты военным начальникам? Ведь у вас война
совсем на носу». Не я,—отвечал канцлер,—-я отказывался подписывать и
прикладывать печать». «И я,—сказал Радзивилл,—лучше позволю себе отрубить руку,
чем приложу печать Великого Княжества Литовского к таким дела.мъ».
Радзивилл явился к королю. Владислав поздравлял его с приездом и объявил, что 14
мая он соберет у себя сенаторов и предложит им на обсуждение важное дело. Он
приглашал на это совещание и литовского канцлера.
На другой день, 13 мая, Радзивилл сошелся с Оссолинским в саду монастыря
реформатов. «Нам,—сказал Радзивил,—нельзя соглашаться собирать совет завтрашний
день. В Варшаве немного сенаторов. В секретных -совещаниях решение зависит от
короля, королевские прегрешения припишутся нам, и мы не так-то легко выпутаемся
перед нациею. Пусть лучше совет -отложится до будущей коронации королевы».
Радзивилл хотел, чтобы сенаторов на совете было побольше; он знал, что
большинство воспротивится и положит конец королевским затеям. Оссолинский во
всем потакал Радзивиллу. Итак, предполагаемое королем -совещание с сенаторами не
состоялось.
Вслед затем, 20 мая, Оссолинский выдавал дочь свою Урсулу за Самуила
Калиновского, сына черниговского воеводы Мартина. По этому поводу у него в доме
несколько дней сряду было большое стечение панов; был здесь н король; ему пришлось
выслушать жесткия нравоучения. Коронный маршал Лука Опалинский был сердит на
короля за то, что он не дал племяннику его достоинства маршала. Подойдя к
Владиславу, он стал выговаривать ему, и закончил свою речь такими словами: «я уже
бел, как лебедь; но не перестану говорить правду королю». Литовский подканцлер
Лещинский, увидя, что с королем сидят послы венецианский и французский, сказал:
«это что? в Польше никогда не живали резиденты. Королевская свадьба кончилась.
Зачем они здесь остаются?»
128
Радзивилл имел аудиенцию с королем. Выслушав доводы Владислава о пользе
войны, он сказал: «без сената и сейма невозможно двинуть такое бремя войны. Я 'готов
служить вашему величеству до последнего издыхания, но не приложу печати к
приповедные листам. Ваше величество оскорбили Речь-Посполитую; еслиб мы,
канцлеры, пристали к этому делу, то утратили бы всякое доверие государственных
чинов; не помогла бы нам отговорка, что король так велел; нам поставили бы в вину,
что мы поступали противозаконно, поддаваясь убеждениям короля, или из боязни».
«Моя судьба влечет меня», сказал король. Его ободряли предсказания астрологов,
которые по звездам видели близкое падение Турецкой империи. Радзивилл объяснялся
с королем все-таки вежливо, другие относились к нему резче. Мартин Калиновский
сказал канцлеру, прося передать слова его королю: «я готов за короля пожертвовать
имуществом и пролить кровь, но если король преступит границы своих обязанностей, я
лягу ему поперек дороги и не дам шагать далее». Яков Собеский, получивший недавно
краковское каштелянство, не очень был за это благодарен королю и говорил с ним
жестко по поводу войны, так что король на него рассердился и он уехал из Варшавы в
свое имение, где скоро и умер. Слыша отовсюду противные себе голоса, король
раздражался и даже поссорился-было с королевою за то, что она не. хотела вторично
давать денег венецианскому послу. Кроме тех панов, которые имели случай
объясняться с королем лично, и отсутствующие паны также заявляли себя против