— Конечно, не все здесь из богатых семей, — продолжал Артур. — Возьмем меня, например. Моя семья не голодает, учти, но у нас нет никаких летних домиков на Ибице. А еще есть ты.
— Я?
— О, да. Один взгляд на тебя — и я знаю все, что нужно. Твоя обувь, твоя одежда. Все с чужого плеча, верно?
Я чувствовал себя униженным.
— Это так явно?
— Конечно, но не в том дело. Не сомневайся: половина богатеньких мальчиков, которые тут ходят, глядят на тебя и думают: «Вот парень, который не желает проклятых денег отца. Молодец! Как бы мне хотелось быть таким же смелым и сказать старику, чтобы катился прочь». Ни секунды не сомневайся в этом! Самое смешное, что ты, очевидно, на стипендии, поэтому они не знают и половины правды. Знаешь поговорку: «Богатые могут позволить себе благотворительность»? Зато бедные могут позволить себе благородство.
Арт сунул трубку в рот, затем поднес к ней спичку, втянул щеки и выдохнул сладковатый белый дым, который повис над нашим столиком. Он откинулся на спину стула и качался на двух задних ножках, оглядывался вокруг, на проходящих мимо студентов.
— Расскажи мне что-нибудь еще, — попросил я.
— О чем?
— Не знаю… что угодно. Откуда ты родом, чем занимаются твои родители — ну, что обычно рассказывают.
Я вкратце пересказал ему свою историю жизни — про потерю родителей, переезд в Стултон, тесную квартирка и борьбу за выживание.
— От чего умерла твоя мама? — спросил он.
— Рак яичника.
Арт присвистнул. На него это произвело впечатление. Он положил трубку на стол, пододвинул стул к столу, положил обе ладони на стол и уставился на меня.
— Как ты зарабатываешь деньги?
— Работаю в библиотеке, — сказал я. — И профессор Ланг предложил место у себя на кафедре.
— Что ты думаешь о сумасшедшей старой птице? — поинтересовался Арт.
— О докторе Ланге?
— Нет, о Корнелии Грейвсе.
— Я слышал, что он поклоняется дьяволу, — сказал я тихим голосом. — Ты знал про голубей, которых он убивает?
— Про голубей?
Я кивнул.
— Я видел, куда он выбрасывает тушки.
— И где же они?
— В лесу за Келлнер-холлом, — сообщил я.
— Сколько их там?
— Я не знаю, — ответил я. — Много. В неглубокой могиле.
Арт скептически посмотрел на меня:
— А что-нибудь еще ты видел? Какие-нибудь черные свечи на этой могиле?
— Нет, но…
— Самодельный алтарь? Оскверненное распятие? Может, церемониальный нож?
— Я не знаю, как выглядит оскверненное распятие, — признался я.
Артур Фитч вздохнул.
— Дело в том, что леса вокруг полны койотов и лис. Может ты видел нору койотов. Нечто подобное обугленным костям, которые отмечали вход в пещеру дракона в «Беовульфе». — Он улыбнулся. — С другой стороны, доктор Ланг… Вот уж мерзавец так мерзавец. Мирового класса. Если кто-то и поклоняется дьяволу, то этот самодовольный ублюдок. В прошлом году я переводил и анализировал работу одного поэта шестнадцатого века из бенедиктинцев, Теофило Фоленго. Пришлось ходить к доктору Лангу на занятия по историографии. Он поставил мне «С». Я подал апелляцию в совет, но они защищают своих, все оказалось простой потерей времени…
Арт замолчал. Судя по всему, парень был на грани срыва. Он тер пальцем трубку, и гнев постепенно исчезай с лица.
— А ты уже познакомился с доктором Кейдом? — спросил он.
Я еще не видел этого преподавателя, но слышал о нем. Доктор Кейд читал курс лекции о крестоносцах для студентов-отличников, специализирующихся по истории. Он был ученым с мировым именем, и вакантные места на его занятия заполнялись полностью в течение первого дня предварительной записи. Кейд пригласил профессора Рандольфа М. Кавендиша, бывшего преподавателя из Оксфорда, ведущего собственного шоу на Пи-би-эс под названием «Чудеса античности», для прочтения одной из лекций курса.
Это стало важным событием в академических кругах Абердина. Однажды во второй половине дня во время работы я услышал, как профессор Ланг и профессор Грюнебаум возбужденно обсуждают приглушенными голосами, как разместить Кавендиша. Они предложили в распоряжение свои дома на время его пребывания. В их голосах слышалась некоторая язвительность и злобность, когда они предположили, что он остановится у доктора Кейда.
В библиотеке для первокурсников в Торрен-холле (небольшой комнатке в подвале, со старыми, потерявшими актуальность и потрепанными учебниками на полках) имелся экземпляр романа доктора Кейда, получившего Пулитцеровскую премию. Он назывался «Пройдет и это». Книга лежала под стеклом на мраморной подставке, в центре библиотеки, она сразу же бросалась в глаза. Под ней в мраморе выбили цитата: «Если должно быть что-то, чего следует бояться, то пусть это будет не смерть, а застой ума».