На похороны Корнелия пришел только я, за исключением священника и могильщика. Его похоронила церковь на кладбище «Лесной ручей», у трассы номер 9 в Стэнтонской долине. Библиотекарь Грейвс, чего не ведал никто в университете, всю жизнь прожил в округе Фэрвич. Мне об этом рассказал старый священник. Его отец работал вместе с Корнелием на бумажной фабрике в Стэнтонской долине, почти семьдесят лет назад. Мне нравится думать, что голуби сообща вздохнули с облегчением, когда до них дошла новость о смерти Грейвса. Во всяком случае, я вздохнул. Смерть положила конец его мифологии. Пускай теперь боги зажгут созвездие Корнелия в ночном небе.
Я протянул до конца семестра, добился хороших результатов на занятиях, наслаждался жизнью в общежитии, ходил на вечеринки и встречался с несколькими девушками. Я блевал в кладовке, где держали метлы, поскольку не успевал добраться до своей комнаты, занимался сексом с первокурсницей в туалете на третьем этаже Торрен-холла, в общем, «жил нормальной жизнью студента», как выразилась Николь однажды теплым апрельским вечером, потягивая сигарету с травкой. Тогда мы вместе сидели на пожарной лестнице Падерборн-холла.
Я попытался остаться в Абердине, но обнаружил, что продолжаю беспокойно спать, а часы бодрствования все еще прикрывает темная пелена, несмотря на отдельные минуты чистой радости и счастья. Мучения длились до предпоследнего курса. Потом я подал заявление и был принят в другой старейший университет Новой Англии, «кузен» Абердина, расположенный в двадцати милях к югу — в Нью-Хейвен. В честь меня устроили несколько вечеринок — большую в «Погребке», маленькую — у Джейкоба Блума. Пролились непременные слезы. В основном, плакала Николь, которая заявила, что на сей раз мы точно прощаемся навсегда. Раньше, по ее словам, я жил в доме, полном элитарных снобов, а теперь отправляюсь в университет, переполненный ими.
Я в последний раз видел Эллен и Хауи в один и тот же день. Я собирался на автобус, отправляющийся в Нью-Хейвен, и у меня оставалось несколько часов, которые требовалось убить. Я решил пообедать в кафе «У Эдны», и как раз, когда я сел за столик, вошли они оба. Хауи подстригся покороче, был одет в черный облегающий свитер. Я никогда не ожидал увидеть его таким. Эллен дала волосам отрасти, они падали ниже плеч, соломенные пряди резко контрастировали с темно-красным свитером. В последние два года я мало о ней думал — меньше, чем опасался, и больше, чем надеялся. При виде ее, при виде их обоих на меня нахлынула болезненная волна ностальгии.
«Я влюбился в тебя из-за той выходки с вилкой», — подумал я.
Не хотелось, чтобы меня видели, но они все-таки заметили, и, к моему удивлению, предложили к ним присоединиться. И вновь, к своему удивлению, я согласился.
Между нами воцарилась старая атмосфера, причем с гораздо большей легкостью, чем ожидалось. Хауи прочитал мне лекцию о важности личного пенсионного фонда для раннего ухода на пенсию, девушка велела ему оставить меня в покое. Мы обсудили возможности поиска новой работы для Эллен в Чикаго, о переезде туда через полгода. Хауи собирался вместе с ней. Он заявил, что трезв, и добавил, что, «по крайней мере, пока». Она ткнула его в бок, и оба рассмеялись. Художник с гордостью сообщил, что набрался смелости заявить отцу, что не получит диплом. «Старик, конечно, думает, что я — наглый лоботряс и бездельник…» Но Бофорд, в конце концов, смилостивился. Только потому, что полгода назад у него был сердечный приступ, сказал Хауи, поэтому отец теперь «думал о перспективах».
Мы поговорили о моем будущем в Йельском университете, о том, как важно поддерживать связь. Кстати, этого не произошло. Во время первого семестра в Йельском университете я несколько раз писал Хауи на адрес Эллен. Несколько раз он ответил, а потом однажды мое письмо вернулось с неровно стоящим штемпелем на конверте: «Новый адрес неизвестен».
В тот раз мы болтали еще полчаса. В кафе заходили обычные посетители и покидали его (включая крупного мужчину, которому так нравились фильмы с Ричардом Чемберленом). Я ждал столько, сколько мог — выпил пиво, съел яблочный пирог, посыпанный сладкой крошкой, и лишь после этого спросил их про Арта. При упоминании имени Артура Хауи напрягся, и улыбка сошла у него с лица.
Он подозвал официантку.
— Насколько мне известно, Арт до сих пор живет у доктора Кейда, — сообщил Хауи.
— Шутишь!
— Нет… — он потер глаза. — Думаю, он помогает профессору с новой книгой. Кстати, Пендлетонскую премию он не получил. Ты знал об этом? Она досталась Линвуду Тайерсу.