Однако долго предаваться этому занятию ему не позволили.
Оказалось, что местные хозяева тоже не дремлют. И слуги у них таковы, что почернели бы от зависти все величайшие из числа земных королей.
Ожили статуи, щедро расставленные по края крыши. Бронзовые позеленевшие драконы, воители с длинными мечами, сказочные существа самого зловещего вида — все это разношерстное металлическое воинство бесшумно сошло с пьедесталов и двинулось к Конану. Правда, шагали они не слишком быстро — казалось, на спине каждого из бронзовых бойцов навешен тяжкий груз. Они шли плотной цепью, отрезая киммерийцу дороги от края кровли.
Северянин сорвался с места, точно лось, потревоженный рогами охотников. Варвар понимал, что его спасение сейчас — в быстроте, если только его клинок не срубит головы этим тварям так же легко, как он срубил ожившей каменной горгулье.
В ушах засвистел ветер. Гибкая шея громадного лебедя, вся в пятнах зеленой патины, потянулась было к киммерийцу, странный, усеянный металлическими зубами клюв громко клацнул, и варвар в ответ походя рубанул чуть ниже голову чудовищного создания. Стальной меч оставил глубокую зарубину на мягкой бронзе, но не рассек ее. Эти статуи, обретя жизнь, сохранили прочность материала, из которого были отлиты изначально.
Теперь Конана могла спасти только ловкость. Он увернулся от одной атакующей пасти, другой, третьей… ему не впервой было прорываться через такие вот зверинцы — только там чудовища были обычными, из плоти и крови, и стальной меч в умелой руке служил надежной защитой. Здесь же северянину едва ли не впервые в жизни пришлось полагаться на ловкость, а не на силу.
Однако долго так продолжаться не могло. Конан не видел и малейших признаков усталости у бронзового воинства. Не попадалось также и ведущей вниз лестницы. В конце концов северянин оказался в кольце врагов. Тяжелая дубина обрушилась на его голову, и все померкло.
Очнулся Конан отнюдь не в цепях и не в мрачной темнице, где с потолка капает вода, а по стенам невесть зачем гоняются друг за другом улитки. Напротив. Северянин сидел в низком удобном кресле, на широкие плечи его чьи-то руки накинули пурпурную тунику. Старые, видавшие сандалии исчезли. Замененные новыми, весьма элегантного вида. Как ни странно, оружие Конана тоже осталось при нем — меч по-прежнему висел на левом боку, что казалось тем более странным, потому что пояс ему заменили тоже. Новый — широкий, мягкой кожи — был весь изукрашен серебряными и золотыми бляхами, что превращало его в некое подобие оружия.
Перед Конаном стоял низкий столик на украшенных прихотливой резьбой ножках, покрытый пурпурной же скатертью и уставленный драгоценной утварью настолько плотно, что Конан насилу разглядел саму скатерть между бесчисленных кубов, фиалов, чаш, блюд, тарелок и прочего столового добра. Сверкало начищенное золото; другие металлы сюда не допускались.
Под стать золотым тарелкам оказалась и снедь — Конан едва ли смог бы назвать два-три из оказавшихся перед ним яств.
Просторный покой без окон был роскошно разубран. Стены задрапированы золотистыми гобеленами. В глубоких нишах застыли каменные скульптуры — все из малахита, яшмы, оникса, нефрита и других редких пород камня. Изображали они людей — разных людей, но каждый держал в руках громадную чашу, очень похожую на ту, в которой тащили упыриху два незадачливых ученика ордена Торгующих Богами… Конан поднялся — его не связали, оставив свободным. Не отобрали меч — да что же, безумцы тут живут, что ли? Или они настолько уверены в своем чародейском могуществе, что простые железки клинков им уже не страшны? Если так, то он, Конан, докажет этим гордецам, насколько они ошибаются!..
Однако выяснилось, что привести это намерение в жизнь киммерийцу будет не столь просто — в роскошном покое не оказалось ни окон, ни дверей. Свет давали несколько масляных ламп, развешанных тут и там по стенам.
Первым делом Конан оборвал все до единого гобелены — напрасно. Его взорам открылась лишь тщательно оштукатуренная каменная кладка, покрытая прихотливой росписью. Стиснув зубы, варвар принялся простукивать эфесом меча стены — с тем же результатом. Напрягшись и закряхтев от натуги, сбросил с постамента одну скульптуру, другую, треть — не отыщется ли в их подножиях тайного хода? Бесполезно.
Но ведь как-то они ж меня заманили в эту клетку! — злясь на самого себя, Конан вновь и вновь обходил углы роскошной тюрьмы. Нет, выход должен найтись! Иначе…
— Иначе тебе придется, наконец, признать, что впервые в жизни ты потерпел поражение, киммериец! — раздался откуда-то сверху сильный, уверенный мужской голос. Конан поднял голову — опять ничего. Украшенный лепниной потолок. И все. От злобы и бессилия варвар готов был завыть, точно затравленный волк. Проклятые чародеи! Его бы воля, он извел бы этот поганый род под корень, до десятого колена, не пощадив даже младенцев в колыбелях. Который уже раз они становились у него на пути! И каждая победа обходилась варвару очень и очень недешево.
— Кто ты такой, сожри тебя Эрлик?! — рявкнул в ответ Конан, отнюдь не собираясь признавать свое поражение. Этого они не дождутся — он проиграет только когда расстанется с жизнью.
— Кто я такой, для тебя совершенно неважно, мой юный друг. Мое имя тебе ничего не скажет. Я никогда не стремился к славе. Можешь называть меня хозяином, потому что все в этой долине — и живое, и мертвое — принадлежит мне! Ты понял меня? Твоя жизнь — как и то, что последует за ней — в моих руках, киммериец!
— Ну, хорошо. А что тебе тогда от меня надо?
— Я могу задать тебе тот де самый вопрос, — парировал незримый собеседник. — Ты явился ко мне незваным — зачем? Я не сделал тебе ничего плохого. А теперь…
— Я и теперь не сделал тебе ничего плохого, — соврал Конан.
— Как ничего? А горгулья?
— Подумаешь, горгулья! Разве такой могущественный чародей, как ты, не может сотворить новую? А, кроме того, когда внезапно оживают камни, то поневоле пускаешь в ход меч!
— Хорошо, забудем! — великодушно сообщил волшебник. — Ты прав, сотворить новое украшение на моей стене мне ничего не стоит. Но теперь давай поговорим о другом. Расскажи мне о себе. Кто такой, кем был твой отец, где твоя родина? Ты ведь не из южных королевств, я вижу.
— Обычно чародеи не прибегают к словам, чтобы узнать подобное, — пожал плечами Конан. — А я про себя никому и ничего не рассказываю.
— Напрасно, мой горячий друг, очень напрасно! Ведь от твоих слов будет зависеть, чем закончится для тебя это приключение… — Тон незримого собеседника стал напыщенно-зловещим, точно у уличного актера в Заморе. — Не следует вот так, сразу, отказываться говорить со мной. Здесь упрямство стоит очень дорого!
Конан равнодушно пожал плечами.
— Мне бесполезно грозить, — сообщил он чародею. — Говорить с тобой я все равно не стану.
— А я так надеялся расположить тебя к себе! — лицемерно вздохнул маг. — Я оставил тебя твой меч, на столе перед тобой — самые изысканные вина и кушанья, какие только можно измыслить. Я вправе был рассчитывать на твою откровенность! Разумеется, я могу заставить тебя сказать мне все, но… это же так примитивно! Подобным занимаются только тупоголовые правители этих ничтожных королевств, что окружают мои владения…
— А что тебе в моем рассказе? — в свою очередь спросил Конана (разговаривающий враг — уже полврага!). — Зачем тебе знать все про меня? Тебе, могущественному чародею? Ответить мне, для чего?
Казалось, чародей обрадовался.