Как ни странно, эти слова возымели действие. Хлюпанье и шлепанье затихли.
— Ладно, ладно… — пробурчал бас. — Ну так что, лавину устраивать-то будешь или нет?
— Вернее будет, если ты мне свой медальон дашь, — неожиданно потребовал погодник. Конан готов был поклясться, что в голосе говорившего проскользнуло какое-то злое нетерпение, словно вот-вот должна была захлопнутся некая западня, так что киммерийцу даже захотелось крикнуть неведомому обладателю таинственного "медальона сестры Танит" — "не отдавай!"
— Это-то тебе еще зачем? — подозрительно осведомился обладатель низкого голоса. — Она эту вещь отдала мне, понял, погодник? МНЕ! И ты ее не получишь. Давай лучше, работай, если ты такой крутой — как же, ученик второго ряда!
— Ты сначала доберись до второго ряда, а уж потом шутки шути, — прошипел погодник. — Так что, не дашь медальон?
— Не дам! — отрезал бас.
— Ну, тогда я все отцу-настоятелю выложу…
— А что же раньше не выкладывал, коли такой праведный? — рявкнул утешитель сестры Танит.
— Да тебя, дурака, жалел. Думал, приятели все же…
— Ага, жалел ты меня… — желчно усмехнулся обладатель медальона. — Когда меня пороли и сквозь строй гнали — кто больше всех усердствовал, а? Другие-то норовили мимо ударить или там послабее как-нибудь, а ты?..
— Так у меня ж за плечом настоятель стоял! — плаксиво затянул погодник. — Смотрел… за каждым движением следил… А меня ж тогда с дочкой водовоза застукали, я насилу отперся! Не знает будто!..
— Знаю, знаю… — проворчал бас. — Ну, все, хорош болтать, берись за дело. Идти надо, а у нас этот тип на плечах висит. И Чашу не вскроешь…
— Да, — уныло согласился погодник. — таким заклятьям только в старшем ряду и учат… А тут до первого-то не знаешь, дотянешь ли, нет… Так как, не дашь медальон? С ним-то я такого наворочу!..
— Нет. Не дам! — вновь отрезал бас. — Не стой ты столбом, во имя Пакара! Плети свое чародейство!
— Ладно, ладно, начинаю…
Разговор оборвался. Наступила тишина — только дождь лупил по мокрым камням и размокшей глине, да журчал ручей внизу, разбухнув от непрерывного ливня. Сжав зубы и держа меч наготове, Конан двинулся вперед.
Надо сказать, что киммериец с давних пор терпеть не мог волшебников. Всех и всяческих магов, чародеев, некромантов, заклинателей и прочих якшающихся с потусторонними силами народ Конан глубоко презирал и старался держаться от них подальше. Правда, удавалось это далеко не всегда… Вот и теперь — он явно столкнулся с какими-то колдунами, пусть не самыми сильными, судя по речи — учениками, но все равно: в таких случаях надо нападать первым. Иначе тебе просто не дадут пустить в ход честную сталь.
Шар на эфесе светился все ярче и ярче.
Оставленный Конаном позади жеребец прижался к скале, пытаясь найти убежище от дождя и ветра. Никакого желания последовать за хозяином он не выказал.
Северянин осторожно обогнул выступ скалы, вокруг которого обвивалась тропа. Хоронясь за громоздящими валунами, не обращая внимания на текущие по телу струи холодной воды (плащ свой киммериец оставил вместе с конем), он осторожно пробирался вперед.
Серебряный шар был хорош, он не раз выручал Конана в схватках с орденом Ночных Клинков — однако на сей раз какие-то охранные заклятья все же сработали. Что-то внезапно резко свистнуло, хлопнуло и страшной силы удар в плечо бросил варвара в липкую ледяную грязь между камней. Впереди раздались всполошенные крики.
— Ах, ты… — вне себя от ярости прохрипел Конан. Он вскочил на ноги. По груди и животу стекала жидкая глина. Перед глазами сгустился непроглядный сырой туман — варвар не видел собственную руку с мечом, выставленную вперед.
Стоять на месте было нельзя. Сейчас эти колдуны разберутся, что к чему, и тогда ему несдобровать. Если в ход идут чары, меч может не помочь. Да и серебряный шар тоже.
Завеса тумана внезапно лопнула. Конан очутился на крохотном пятачке, притулившемся возле отвесного склона скалы. Несмотря на дождь, там горел костер, и земля вокруг него была совершенно сухой. На камнях были свалены заплечные мешки; а возле огня стояла странного вида чаша с двумя полукруглыми ручками по бокам; и, похоже, чаша была серебряной.
А перед костром, растеряно глядя на Конана, застыли двое совсем молодых парней в холщовых рубищах, босые, с длинными увесистыми посохами. Один — мозгляк мозгляком, низенький, щуплый, с какой-то крысиной мордочкой вместо лица, живо напомнившей Конану незабвенного Веледа, бодейского императора воров. Второй — плечистый, крепкий, с квадратной мордой самого что ни на есть злодейского вида; с таким лицом в заведении Абулетеса приняли бы за своего. И посох свой он держал, точно копье.
Если бы Конан и хотел вступить в переговоры, он все равно не успел бы этого сделать. Оба парня бросились на киммерийца, размахивая посохами — надо сказать, очень умело и быстро. Посоха крутились, вертелись, их концы описывали сложные восьмерки и петли — нечто подобное киммерийцу доводилось видать в Туране, где на ярмарках порой выступали циркачи из Кхитая и Вендии, показывавшие изумленной публике свое невероятные, сказочные приемы боя…
Северянин усмехнулся. Все эти ужимки и прыжки, по сути, основаны на одном — что мечу не под силу разрубить толстое и прочное дерево. Ну вот сейчас мы и посмотрим, так ли это…
Конан радовался схватке. Эти двое хотели спустить на него лавину, похоронить под толстым слоем камней и глины — так пусть же теперь расплачиваются!
Клинок его свистнул. Взлетел подставленный под удар посох — и сухое старое дерево оказалось рассечено надвое. Щуплый недоуменно уставился на обломки в своих руках; а в следующий миг серебряный шар на эфесе киммерийца аккуратно и точно ударил парня по голове. Погодник всхлипнул и, подняв тучу брызг, шлепнулся прямо на пузо — в большую и глубокую лужу.
Напарник ученика второго ряда, однако, не растерялся. Посох крутнулся раз, другой, третий — так что даже Конан не мог проследить за всеми его движениями — и едва не подсек ноги киммерийца. Варвар едва успел отпрыгнуть в сторону. В следующий миг он уже бросился врукопашную — а здесь мало кто в хайборийских землях мог бы с ним сравниться…
Конец посоха лишь слегка задел киммерийца, а вот достославного ученика третьего ряда кулак киммерийца отбросил шагов на семь. Парень врезался спиной в скалу и осел в грязь. Глаза его закатились — он был без сознания.
— Та-ак… — протянул Конан, обозревая поле сражения. Оба его противника опасности не представляли — валялись без чувств, и, судя по всему, в себя должны были прийти еще не скоро. Киммериец ловко, что свидетельствовало о большом опыте, связал обоих и приступил к осмотру трофеев. Они были невелики, даже можно сказать — ничтожны: заплечные мешки с ничем не примечательным скарбом и закопченная серебряная чаша. Крышка ее была наглухо запаяна.
Заинтригованный, Конан приподнял сосуд, оказавшийся неожиданно тяжелым. Встряхнул — ни звука; ничто не булькало, не перекатывалось. Чаша была либо заполнена под самую крышку чем-то вроде воска, в середине которого покоился здоровенный камень, либо… Конан терялся в догадках.
Он достал нож и попытался открыть чашу. Однако запаяно было на совесть, лезвие скользило по шву и лишь зря тупилось.
— Ишь ты! — Конан решил, что этой чашей стоит заняться всерьез. Вернулся, привел под уздцы храпящего жеребца — конь явно чего-то боялся — и вновь принялся за дело. Нашел подходящий камень, тщательно наставил кинжал и как следует ударил булыжником по рукоятке.
Это подействовало. В прочном шве появилось небольшое отверстие, из которого тотчас же послышался томный и капризный женский голос.
— Что, уже все?.. Можно выходить? мы в храме, и идут священные обряды?