Поэтому я думаю, что Азизу пыталась поставить на заключительное место в концерте не мафия, которая якобы была у Азизы, так сказать, в кармане, а власть. Чтоб Талькову сделалось так же больно, как Высоцкому. Желательно с теми же трагическими, но не прямо «убойными» последствиями. На эмоциональных артистов это действует хуже пистолета. Вспомните других забытых артистов, которым власти специально для забвения «перекрывали кислород». Их же куча большая. Вспомните хотя бы магаданского сидельца, великого артиста Вадима Козина, до самой своей смерти единственно развлекавшего маленький городок на краю земли.
Убийство Талькова, по–моему, произошло исключительно случайно. Причина его – артистическая эмоциональность, усугубленная скрываемой обидой на несправедливость. Вот и все, власть тут не при чем. Но, представьте себе, как она, власть, обрадовалась?
Именно поэтому я привел его в своем списке. Чтобы вы не подумали, что я буду высасывать из пальца прямую причастность властей к этой трагедии. Так сказать, делать из его трагедии эскалацию своей ненависти к российским властям. Знайте, я стараюсь быть справедливым. Изо всех своих сил стараюсь.
Телезвезда Влад Листьев. Кажется, так давно это было, что вспоминается только его программа «Поле чудес», которую окончательно испохабил обнаглевший преемник, сделавший из нее пожизненную кормушку.
Почему Листьев так нравился простым людям? Миллионам. От него с экрана шел такой приятный аромат, будто стоишь в сосновом чистейшем бору и нюхаешь фиалку. Это – образно, но давайте по порядку. Главная его черта – бескомпромиссность. Но она требует пояснения, ибо бескомпромиссность бескомпромиссности – рознь.
Вот, например, бескомпромиссность Рогозина – это одно дело. Ведь он ярчайший представитель племени убежденных рабовладельцев, умный, находчивый, грамотный. И вся его жизнь посвящена перебиранию жизненных фактов и раскладыванию их на две кучки: годятся они для оправдания рабства, или не годятся. Первые он старательно запоминает и выдает при каждом удобном случае за истину в последней инстанции, вторые – тут же забывает, но не забывает держать в уме «противоядие» против них. Таких людей любит начальство, но не любит народ. Естественно, кто хоть чуть–чуть соображает. В результате получается, что бескомпромиссность такого рода – вредная бескомпромиссность.
Бескомпромиссность Листьева точно такая же по силе, как и у Рогозина, другое дело, что она служит не рабству, а свободе. Вопрос, куда направить компромисс или бескомпромиссность, зависит от прочих качеств человека, которые в совокупности обеспечивают к нему любовь или нелюбовь сограждан. И я хочу заметить, что сограждан вкупе не обманешь, они насквозь видят человека. Чтобы не повторяться, я скажу, что человеческие качества Листьева, позволяющие ему на благо родины пользоваться своей бескомпромиссностью, примерно соответствовали качествам Талькова, Боровика–младшего, Холодова и Сахарова. Все они понимали чувства и чаяния народа, любили народ и очень беспокоились за его судьбу.
Естественно, Листьев, как и его одногруппники по моей классификации, не нравились властям. Но убивать его, как убили позднее Юшенкова, время еще не подошло, вернее, еще не набрались такой невообразимой наглости. Поэтому его просто подставили под бандитскую пулю, имитируя его пристрастность к деньгам. В то время это было очень модно. Любителей денег почти ежедневно стреляли, поэтому с властей, как говорится, «взятки гладки».
Вы хоть и употребляете этот термин «взятки гладки» походя, но наверняка не знаете, отчего так говорят. В то время, когда появилось это слово «взятки», оно еще не понималось как сегодня термин взяточничества. Оно понималось приблизительно как взятки у пчел, то есть отбор у другого того, что тебе не принадлежит по праву. В общем, взятка – фактически – и сам разбой, и то, что разбоем отобрано, взято. А вот взятки «гладки» – это когда, например, отбираешь ртуть голыми руками, ее зернышки настолько гладки, что не ухватишь, не отберешь. Именно поэтому и появилось выражение «взятки гладки», то есть это то, что трудно или вообще невозможно отобрать. В данном конкретном случае «взятки гладки» с властей – это обозначает то, что уже 10 лет прошло, а убийство не раскрыто. И никогда не будет раскрыто, разве что, когда России не будет. И историки, уже не российские, будут описывать историю ее развала.
Не упущу заметить, что если бы это убийство было раскрыто, а не «повешено» на кого–нибудь, то и власти бы к нему не были причастны.
Вторая группа
Александр Лебедь. Помнится, генерал Громов выразился о Лебеде, когда его о нем спросили, примерно в том духе, что разве он может упомнить всяких там комбатов, воевавших под его началом в Афганистане. Он этим хотел его унизить, так как «всякий там» комбат времен Афгана стал уже генерал–лейтенантом, практически «догнал» своего бывшего слишком уж большого начальника. И успел прославиться не только своим быстрым продвижением по службе, но и громким миротворчеством в Приднестровье. А сам генерал Громов как–то застрял, притом из его доблестей вот уже два десятка лет упоминается как заезженная пластинка только одна: «последним перешел мост через Пяндж». Хотя доподлинно известно, что «последним» на мосту был не сам генерал Громов, а его самый боеспособный спецназ. Впереди же генерала по мосту прошли только пацаны–новобранцы. Он – за ними перед телекамерами, последним шел спецназ, уже без телекамер. Я это вспомнил не для того, чтобы обидеть генерала Громова, а чтобы отдать должное покойному генералу Лебедю.
Во–первых, не большие стратеги, сидючи над картами, вели войну в Афгане, а именно комбаты (командиры батальонов), воевавшие на передовой, когда эта самая передовая была вокруг них со всех сторон. И даже под ними, и среди них. Таковы правила партизанской войны. Не мной они придуманы. Точно это же самое творится ныне в Чечне. Во–вторых, тот, кто ведет успешно войну в таких условиях, тот и продвигается по службе ускоренными темпами. И это безусловно характеризует их интеллект. Сидючи все время в засаде, не уничтожишь сколько–нибудь противника, сам вечно обороняешься. Откроешь фронтальное наступление во все стороны, сам попадешь разом во все засады противника, людей потеряешь и ничего не захватишь. Вот между этой Сциллой и Харибдой все время и воюешь, и продвигаешься по службе, если сможешь в таких условиях воевать. Именно так шел по своей служебной лестнице Александр Лебедь, превращаясь из комбата в генерала. А командующий всеми войсками сидел под хорошей охраной в Кабуле, ставил на карте крестики и стрелочки и компилировал из донесений «с мест» свои победные отчеты, не имея совершенно никакой возможности самому все эти «мелкие» операции своих комбатов ни возглавить, ни командовать ими сколько–нибудь целеустремленно и эффективно.