Проект был продуман заранее, но в то время он в значительной мере превышал возможности царства. Сейчас можно было его безбоязненно улучшить и развить. Это сделать было даже необходимо, так как в Пергам со всех сторон стали устремляться люди, и территория города оказалась совершенно недостаточной, чтобы предоставить жилье и коренным жителям и вновь прибывшим. Теперь прекрасный город Эвмена рос быстро, росла и стена вокруг него, которая шла от восточной части крепости до реки Кетия, затем, изгибаясь к югу, вплоть до Селина.
После того как крепость будет перестроена, она станет центром нового большого царства, резиденцией дарующих победу богов и увенчанного победой царя. Перед вогнутой раковиной театра воздвигнут огромную террасу, которая будет служить завершением верхней крепости, затем она спустится в западном направлении к крутому склону Селина, а в южном — к скалам, нависшим над Верхним городским рынком. От этой террасы потянутся ввысь другие постройки города, которые веером разойдутся в разные стороны.
Для архитекторов этот план представлял собой некоторые трудности, так как им надо было учесть особенности горной местности, а также древнюю священную дорогу в город, направление которой нельзя было изменить. Священная дорога останется, но гору придется побеспокоить. Здесь отсекут кусок скалы, там сделают насыпь и укрепят ее, усилив опорными стенами. Так постепенно создавалась сложная и в то же время простая система больших террас, поднимающихся ступенями с юга на север, которые могли застраиваться новыми домами.
Городская дорога стала границей между священным округом на юге и жилыми домами и крепостными сооружениями на севере.
В самой северной и самой высокой части города были сохранены склады и арсеналы Аттала I в том виде, в каком они были выстроены: здесь ничего не надо было улучшать. А далее на юг и на восток, вдоль описывающей дугу городской дороги строились новые хозяйственные склады, простые и удобные, а также новый дворец для царской семьи. К обоим дворцам — и к новому и к старому — примыкали защитные крепостные сооружения на восточном склоне горы. Они напоминали посетителю этих мест о том, что Атталиды создавали свое царство не только дипломатическим путем, но и с помощью меча, и что они имеют твердое намерение защищать его этим мечом.
С изумлением осматривал посетитель новый дворец. Особенно удивительным он должен был показаться тому, кто видел царские дворцы Селевкидов и Птолемеев, а также полуварварских властителей в центре Малой Азии. Если прежние пергамские дворцы почти не отличались от домов пергамских горожан того времени, то новый был тоже к ним очень близок. В Александрии, в Антиохии, в вифинской Никомедии дворец царя представлял собой целый город в миниатюре: необозримое множество различных зданий группировалось вокруг гигантского, роскошного дворца с просторными залами, служащими для торжественных приемов. В бесконечном ряду комнат размещались придворные и сановники, побочные жены, евнухи, любимые мальчики царей, а в крохотных тесных помещениях — бесчисленные слуги. Новый дворец в Пергаме не был дворцом подобного типа, хотя он гордо так именовался. Скорее это был дом, может быть, несколько-больший, чем у любого зажиточного горожанина. Длина его всего сорок-пятьдесят шагов и примерно такая же ширина. Внутренний двор дворца, обнесенный со всех сторон постройками, занимает довольно значительную площадь. В первом этаже дворцового здания десять-одиннадцать комнат. Ни одну из них фактически нельзя назвать залом. Нет ни золота, ни серебра, ни художественной кованой бронзы, которая украшала бы наружные стены. Но именно благодаря своей простоте они тан красивы. Римский сенатор Л. Эмилий Павел, человек очень богатый и происходивший из старинного знатного рода, прибыв в Пергам и оглядывая новый дворец, только покачивал головой. «Как Эвмен, царь, довольствуется таким простым жильем», — думал он про себя. Однако, зайдя в дом, римлянин сразу же изменил свое мнение. Он, который немало попутешествовал по всему миру, еще ни разу не видел таких отлично скомпонованных, столь художественно гармоничных и изысканно оформленных внутренних помещений.
Особенно ему понравилась цветная мозаика из пестрого мрамора и стеклообразной пасты работы Гефестиона и Сосия. Еще большее впечатление произвел мозаичный пол в одной из комнат. Это «азаротон ойкон» — замусоренная комната. Так ее называли потому, что на полу цветными камушками был изображен мусор: словно только что закончился долгий пир и слуги еще не успели вымести увядшие листья цветов, осколки стекла, убрать упавшие ложки и кости. Это была прихоть создавшего этот шедевр Сосия. Ведь в доме Эвмена не было принято, чтобы гости бросали обглоданные кости прямо под стол. Однако все выглядело так правдоподобно, что сенатор невольно приподнял свою тогу и стал осторожно обходить изображенные художником мусорные кучи. Сам Эвмен находил эту мозаику чрезмерно натуралистичной и безвкусной, считая, что здесь проявлено больше мастерства, чем вкуса. Но не в его правилах было давать предписания своим художникам — он предоставлял им возможность творить по своему усмотрению. Лично он отдавал предпочтение полам Гефестиона, изобразившего на черном фоне орнаменты, цветы и гроздья, саранчу, грызущую листья, детей, играющих и бегающих за бабочками, соловьев, дятла, малиновку, клюющую мотылька, и красивого зеленого попугая. Но все это, наверное, не соответствовало грубому римскому вкусу? Грубому? Гость обижается, но все же просит у Эвмена коробку мази из Адрамитиона, которую царица Стратоника усовершенствовала и превратила в одно из самых знаменитых и популярных косметических средств.
Кстати, римлянину пришлось еще раз изменить свое мнение о строительной деятельности Эвмена, когда царь провел его в священный округ, занимающий более половины всей территории горы.
На самом юге, между старым Верхним рынком и концом театральной террасы, находилось святилище Диониса. К северу от него расположилась большая свободная площадь, пока еще не выровненная и не застроенная, затем терраса и, наконец, сердце города — храм Афины. Маленький, скромный, он ничуть не изменился с тех пор, как сто лет назад был построен Филетером. Тем заметнее были перемены, происшедшие вокруг. Свободное пространство перед храмом выложено хорошо отшлифованными каменными плитами, старые святилища восстановлены и воздвигнуты новые. Разрушали эти памятники лишь в том случае, если они теряли свою историческую и художественную ценность. Большие двухэтажные галереи с колоннами для трофейного оружия образовывали просторный четырехугольник. Здесь нашли себе прекрасное и достойное место богатейшие художественные собрания Атталидов.
К северной галерее примыкало обширное здание новой библиотеки, занимавшей больше места, чем старый и новый дворец, вместе взятые. Если храм Афины символизировал религиозную жизнь, то библиотека была местом, где пульсировали артерии духовной жизни Пергама. Здесь работали многочисленные ученые пергамской школы: философы, математики, физики, естествоиспытатели, искусствоведы, историки. Здесь они спорили, и не только друг с другом, а главным образом с александрийцами, выступая против них единым фронтом, по крайней мере в тех случаях, когда дело касалось значения и приоритета их библиотеки.
«Мы древнее!» — восклицали люди из Александрии. «Нет мы! — кричали в ответ пергамцы. — Ведь наша библиотека создавалась во времена Асклепия и оформилась при Филетере, а это было время, когда вы пребывали еще во тьме невежества. Разговоры о том, что ваша библиотека основана Птолемеем I, — бесстыдная ложь! Только Птолемей II основал ее, когда у нас царствовал уже Эвмен I! Мы не оспариваем того, что ваша библиотека больше, но, во-первых, вы учитываете дублетные экземпляры, а, во-вторых, формирование нашей библиотеки еще не закончено».