Необычайно красивы также старинные ажурные мосты, встречающиеся в живописных уголках. А на другой стороне реки, в турецком районе, виднеется мечеть Баязида, которая, как кажется, построена почти целиком из античных камней, в то время как мавританские разноцветные минареты, вздымающие высоко в небо свои шпили-арабески, сооружены из покрытых лазурью кирпичей раннеосманского времени. То новое, что раньше поднималось над старым, теперь уже само давно стало седой древностью.
— Видел ли ты уже амфитеатр, эффенди? — спрашивает мальчик, которому, очевидно, пришлось по душе любопытство незнакомца.
— Нет. Подумать только, я даже не знал, что здесь есть что-либо подобное. Веди меня скорее, если у тебя есть еще время.
— Времени-то хватило бы, если бы не голод. А ты уже пообедал?
— Ты прав, мой мальчик, про это я совсем забыл и даже не позаботился о ночлеге. Не знаешь ли ты такой гостиницы или постоялого двора, где клопы не съедят меня окончательно и где можно прилично поесть? Само собой разумеется, что сегодня ты мой гость.
— Но ведь можно сделать и наоборот, не так ли, эффенди? Сам-то я еще не умею принимать гостей, но мой отец отличается гостеприимством. Он — врач и зовут его Раллис, Николас Раллис. Он учился в Афинах и всегда очень радуется, когда его посещают немногочисленные европейцы, которых занесло в Бергаму. Кстати, меня зовут Константин. Я думаю, эффенди, мы пойдем ко мне домой, — говорит мальчик и с хитрой улыбкой добавляет — Это тот большой желтый дом на левой стороне. Посмотрим-ка, что приготовила нам тетя Элени. Вчера она обещала приготовить лассанья ме кима. Нравится тебе это блюдо? А как называется оно на вашем языке?
— Да, я ужасно его люблю. Это лапша с фрикадельками из говядины.
Хуманна принимают так, как будто он старый знакомый и давно ожидаемый гость, и только под вечер мальчику с большим трудом удается увести его снова к реке. Перейдя ее, они шагают вдоль моста Атталидов и каких-то римских развалин и спускаются в долину, за обширное, но дикое турецкое кладбище, где находится амфитеатр, а в десяти минутах ходьбы южнее его — образующий полукруг театр, на каждом крыле которого еще сохранились старые ворота.
Но зачем же Хуманну эти развалины римской эпохи, которые помимо всего прочего лишены мраморных украшений и сохранили лишь свой кирпичный скелет? Правда, отсюда открывается прекрасный вид на город и особенно на крепость. Эта крепость на горе притягивает взор путешественника — как в сказке магнитная гора притягивала корабли, — и если бы сумерки, поднимающиеся из долины, не начали постепенно охватывать гору, то ни черт, ни ангел не мог бы воспрепятствовать Хуманну уже сегодня подняться наверх.
Рано утром, когда весь дом еще спал глубоким сном, гость неслышно, в носках, покидает свою комнату. На ручку двери прикалывает бумажку с кратким объяснением: «Пошел к крепости», спускается по лестнице и лишь около наружной двери надевает ботинки. Трубка и табак — в нагрудном кармане, несколько сухарей — в правом кармане брюк, а в левом — записная книжка и карандаш. Этого снаряжения вполне достаточно.
До Нижнего рынка всего несколько шагов, а там дорога уже начинает подниматься множеством уступов в гору, величину которой Хуманн определяет на глазок: высота три тысячи футов, ширина — от одной до двух тысяч.
Там, где нет выступающего на поверхность античного и средневекового щебня, вся гора проросла дикой, никогда не кошенной травой и пожухлым кустарником. Повсюду виднеются остатки стен, высотой то в один фут, то в два или даже в три. Однако к каким зданиям они относились и какую часть их составляли — этого сразу не скажешь. Бесполезно рассматривать эти стены более внимательно, так как от ветра и дождя они настолько выветрились, что не представляется возможным даже приблизительно определить их назначение.
Только древнюю дорогу от Нижнего рынка к Верхнему городу можно узнать по огромным плитам из трахита и еще по тому, что на ней ничего не растет. Даже колеса повозок в течение многих столетий не оставили здесь никаких следов. Впрочем, самая нижняя стена, вероятно, и есть городская стена времени Атталидов. Но стена, окружающая верхний гребень крепости, несомненно, средневековая, византийского происхождения, так как именно тогда замок превратился в крепость, чтобы отражать нападения наступающего Востока, и стал последним оплотом христианства в его борьбе против ислама. Однако за этой последней узкой стеной повсюду выступают остатки стен и фундаментов, но в таком хаотическом беспорядке, что представить их в виде какой-то определенной конструкции просто невозможно. Ясно одно: большая часть сооружений дошла от античного времени, меньшая — от византийского. А от Атталидов остались опорные стены, которые как бы выравнивают гору и подчеркивают ее крутой склон. Стены были поставлены две тысячи лет назад, но так прочно, что ни ненастье, ни время, ни ярость осаждавших, ни варварство расхитителей камня не могли вырвать из них ни одного блока.
С верхнего плато Туманн снова спускается вниз, об-шлаги его брюк полны лопухов и сухих ползучих растений, руки исколоты колючками, лицо, спина и даже колени мокры от пота. Он пробирается по совершенно невообразимому нагромождению стен и их развалин. Хуманн ищет то западное плато — если его можно так назвать — чуть выше опорной стены, которую доктор Раллис считает храмом городской богини Афины Полиады. Справедливо ли такое определение, этого, конечно, так сразу не скажешь, потому что каждый, кто уже посетил древние развалины, остатки которых еще не классифицированы и не определены учеными, знает, как быстро народная молва закрепляет дошедшее до нее имя за теми или иными руинами, хотя на деле оно не имеет к ним ни малейшего отношения. Впрочем, в этом случае можно пока что сохранить за этими руинами имя Афины, поскольку она была покровительницей города. Во-первых, ни Раллис, ни Хуманн не ученые, а, во-вторых, это невероятное нагромождение обломков горы и руин крепости настолько запутано, что невозможно сразу, при первом посещении, принять хотя бы какое-то приблизительное решение. Но он еще вернется сюда. В этом нет никакого сомнения. И надо надеяться, что скоро. Да, а вот там на плато тоже холм щебня, но что-то очень большой, добрых двести-триста футов в объеме. Где-то на дне зияет щель. Хуманн протискивается в нее и попадает под свод, поддерживаемый мощными столбами («римского времени» — отмечает наш знаток архитектурных стилей и сразу же отметает в сторону предположение своего гостеприимного хозяина). Свод оказывается таким же огромным, как и верхнее плато. Может быть, этот свод был использован как фундамент для какой-то постройки более позднего периода. Ниже находится совсем древняя терраса, так как в некоторых местах сохранилась сухая кладка, без применения извести. Среди щебня попадаются различные глиняные обломки, но они ни о чем не говорят, по крайней мере, ему, Хуманну, который при всей своей любви к археологии пока еще только неопытный новичок, не понимающий языка глиняных черепков. Воздух здесь тяжелый и спертый, в самых темных углах свода плотными комьями висят летучие мыши. Утомленный, с разбитыми коленками, Хуманн, ощупывая руками проход, выбирается на склон горы.