Вот это наконец дело! — ликует Хуманн, читая письмо. До сих пор осуществление проекта не шло дальше приятных разговоров, но теперь уже дошли до финансовых вопросов, значит, все было принято всерьез! Однако, однажды обжегшись, ребенок теперь уже боится огня. Он знает, что расходы предстоят огромные, и стоит ему ответить просто: «приблизительно сто тысяч марок», как если не музейные, то министерские чиновники наверняка испугаются и ему придется продолжать продавать наждачный камень вместо того, чтобы служить своей любимой горе и пробуждать резиденцию Атталидов, эту спящую красавицу, ото сна. Agathē tychē, Хуманн! Итак, он ответит, что точной цифры назвать пока невозможно, предстоит несколько сезонов работ. Поэтому он предложил бы провести пробные раскопки в течение одного месяца, примерно с двадцатью рабочими.
Конце любезно соглашается с его предложениями. «Что же касается помощника, — пишет Конце, — то будем говорить совершенно откровенно. Вы инженер, а не архитектор. Но архитектор Вам будет нужен, может быть, не для пробных раскопок, а тогда, когда Вы начнете тщательное исследование храма. Я имею в виду опытного архитектора, специалиста по съемке развалин. Все с похвалой отзываются о молодом Дёрпфельде, работающем сейчас в Олимпии. Не будете ли Вы возражать, если я пошлю его к Вам на некоторое время? Вы видите, я ценю в Вас человека непредубежденного и откровенного. Прошу Вас относиться так же и ко мне. Поймите меня правильно: он ни в коем случае не должен быть Вашим опекуном, а только помощником. Вам остается вся честь открытия и руководство делом».
Хуманн с облегчением соглашается, потому что, чем ближе к осуществлению план, тем больше его беспокоит техника самих раскопок. Но теперь возникла другая трудность личного порядка, связанная с его профессией. Хуманну представилась возможность оставить свои, далеко не безопасные для отца семейства, случайные занятия землемерными работами и торговлей наждачным камнем и поставить свою жизнь и жизнь семьи на прочный экономический фундамент. Ему предлагают стать управляющим большого завода по производству соли. Что делать? С полным доверием сообщает он об этом своему новому другу. Как выйти из затруднительного положения? Если согласиться, то новая работа отнимет у него все силы, и он будет вынужден оставить Пергам для других, чтобы они осуществили его мечту. Если он возьмется за предварительные раскопки Пергама и откажется от выгодной должности, то очутится, хотя и не на улице, но в весьма неопределенном положении. А он никак не хочет огорчать свою жену. Что же делать?
Конце думает долго, но так как он хорошо знает Ближний Восток по своему собственному опыту, то находит выход из положения: а) тянуть дело с назначением на соляной завод (ведь в Леванте несколько месяцев ожидания не играют никакой роли), б) ускорить пробные раскопки (как и получение лицензии), чтобы начать не позднее сентября, хотя теперь уже конец апреля. Если дело пойдет, можно быть уверенным, что пробные раскопки сразу же станут постоянными археологическими работами. А раз так, то найдутся и средства и возможность освободить Хуманна от материальных забот. «Потому что, если Вы лично не займетесь этим делом, то все заглохнет, ибо министерство склонно оказать доверие только лично Вам».
Действительно, дело пошло полным ходом. 3 мая Конце посылает из Вероны обширный меморандум министру просвещения Фальку, в котором исследование развалин храма Афины уже передвигается на второе место. Расходы калькулируют из расчета 25 дней и 20 рабочих, в общей сумме 800 марок — следовательно, полторы марки в день на человека; на сторожей — около 100 марок, на инструменты — около 500, на путевые расходы для поездок из Смирны в Пергам — около 100, на аренду дома и тому подобное — 200, на непредвиденные расходы — около 300. Следовательно, всего 2 тысячи марок. А Хуманну? Зарабатывать на этом деле он не хочет, но и не должен ничего добавлять от себя, а ему потребуется на этот срок тысяча марок. Следовательно, соглашаться надо было на сумму 3 тысячи марок. Министр передает меморандум Конце советнику Шёие, докладывавшему этот вопрос, с резолюцией «Cito! Citissime!»[39], и уже 9 мая Фальк может передать проект Шёпе князю Бисмарку и наследному принцу. Одновременно он сообщает Конце о принципиальном одобрении пергамского проекта. Лицензию, однако, следует выписать на имя нового консула в Смирне, Теттенборна, потому что неясно, сколько времени Хуманн будет занят на раскопках. Цель предварительного исследования: поиски других обломков рельефа и попытка определить их первоначальное расположение по отношению друг к другу.
В это время Хуманн уже отправился в Константинополь, чтобы со своей стороны наладить кое-какие связи и поддержать Конце. В посольстве он встречает переводчика доктора Шрёдера и с удивлением узнает, что тот уже полностью в курсе дела. Он читает документы, которые три года назад были заведены Гиршфельдом, когда он загорелся идеей раскопок. Самые важные предварительные переговоры, таким образом, уже проведены.
— Я вас хочу познакомить с послом, — говорит Шрёдер. — Принц Рейс в свое время очень сожалел, что ваш план не был реализован. Между памп говоря, его светлость в древностях, скорее всего, разбирается слабо, но ему досадно, что британский и французский послы покровительствуют раскопкам, а он нет — ведь Троя, по существу, частное дело Шлимана, который не хочет вступать с нами в контакт.
Действительно, принц Генрих VII Рейс весьма заинтересовался Пергамом и обещал свою помощь. Если министерство просвещения и вероисповеданий будет чинить какие-либо препятствия, то он сумеет пустить в ход свои связи, которые тянутся вплоть до Бисмарка, а через его жену — и до императрицы.
В Берлине никто не выступает против первого предложения Конце. Все очень рады, что дело выиграли для Берлина. Прошения быстро и беспрепятственно оформляются также еще и потому, что раскопки в Олимпии не находят большого отклика. Кроме чести они почти ничего не дали, а эта честь стоит больших затрат, по крайней мере, полмиллиона. А несмотря на французские миллиарды, в Берлине чтили старую заслуженную прусскую бережливость, особенно в затратах на культуру, потому что они чаще всего не окупаются. Конце же уже сейчас мог обещать, что одна треть найденных древностей, а по всей вероятности, и все две трети обогатят берлинские музеи. Таким образом, дорога для него была открыта, и принцу Рейсу даже не пришлось использовать свои связи, по крайней мере за кулисами.
Глава пятая
Дела идут своим чередом. Почти каждый день Александр Конце подолгу простаивает в своем музее перед пергамскими плитами, которые очаровывают его вес больше и больше. Он объясняет коллегам и студентам, что плиты эти ведут свое начало от не совсем привычного и знакомого, но великого искусства эллинизма. До сего времени нам было известно лишь несколько отдельных скульптур, относящихся к эллинизму, например фигура галла. Но, к сожалению, мы не имеем никакого представления об этом рельефе, гигантском уже по своим размерам, который, очевидно, продолжает великие традиции фриза Парфенона и рельефов всех других храмов классического и доклассичсского времени.
Как выглядел этот рельеф в своем законченном виде? Кто мог быть его автором? Каково было его содержание? Борьба, победа, смерть — все это так, но этим сказано еще довольно мало. Нет ли в античной литературе какого-нибудь замечания, позволяющего напасть на след рельефа? Десятки, сотни художественных произведений древности, которые навеки исчезли, в настоящее время все-таки известны по описаниям или хотя бы отдельным упоминаниям античных авторов, причем не только таких знаменитых, как Павсаиий и Плиний, но также почти неизвестных или малоизвестных. Насколько можно судить по обломкам рельефов, все произведение должно было быть огромным — и именно это не могло не побудить кого-либо из авторов написать о нем, хотя бы кратко. Не может быть, чтобы нигде не было ни единого упоминания. Надо искать. В описаниях путешествий, например. Или в антологиях. Или в рассказах о семи чудесах света. Было бы вовсе не удивительно, если бы какой-нибудь автор посчитал это гигантское художественное произведение за одно из чудес света.