Хуманн кричит и ругается — и по-немецки, и по-турецки, и по-гречески (и все с вестфальским акцентом), — но это не помогает. Без инструментов он тоже не хочет ехать в Пергам. Да он просто и не может этого сделать, так как знает, что здесь все растащат. К счастью, день еще только начинается, и Хуманн посылает слугу с необходимыми инструкциями в город. В середине дня слуга в конце концов возвращается с двуколками и верблюдами. Немедленно производится погрузка, и на берегу остаются только старые железнодорожные рельсы и мостовой кран, так как они представляют собой слишком тяжелый груз. Украсть их невозможно, да, кроме того, они просто никому не нужны. Почти пять часов потребовалось каравану, чтобы добраться до Бергамы. Там к Хуманну сразу же является каймакам, а вскоре после него мюдюр (бургомистр); ведь обычаи на Ближнем Востоке требуют, чтобы вновь прибывший первым принял гостей и в тот же день нанес ответный визит.
Так впустую проходит день. Следующий — воскресенье, 8 сентября. Рано утром, сразу же после скромного завтрака, Карл Хуманн поднимается на гору, к крепости (уже который раз, с 1864 года? Он даже не может этого сказать!) и карабкается по склонам и стенам, пробираясь через кустарник и развалины. Хуманн стал теперь другим. Сегодня он уже не новичок — любитель древности. Сегодня он тот, кем будет еще целый год и, наверное, даже больше — руководитель раскопок Королевских прусских и Императорских германских музеев Берлина. Официальный (хотя только на время) археолог, исполняющий свои прямые служебные обязанности. Он смотрит на развалины крепости не как дилетант, не как более или менее случайный путешественник. Его можно сравнить со скульптором, который не просто рассматривает лежащий перед ним мраморный блок из Пароса, каменоломен Пентеликона или Каррары, а видит в нем дремлющую статую. Статую, которую его руки художника изваяют из этого блока. Он видит не мертвую материю, а цветущую жизнь, которая только и ждет повивальной бабки.
О ты, крепость Пергама, разреши осмотреть тебя и открой мне свое прошлое, которое я призван найти!
Да, теперь он поступает совсем не так, как раньше, совсем по-другому смотрит на свою гору. Хуманн регистрирует и записывает все вокруг, потому что он может — надо надеяться! — войти в историю науки как археолог. Научный же труд о Пергаме должен все-таки написать его друг Конце, и для этого труда даже самый маленький камень, даже самое второстепенное наблюдение имеют большое значение.
Нижний, находящийся на плато город, записывает Хуманн, расположен в 42 метрах над уровнем моря. Его пересекает русло Селина. Греческая часть города примерно на протяжении 50 метров идет вверх по горе. Ее границу составляет стена армянского кладбища и частично наружная городская стена времени Атталидов. Теперь дорога поднимается уже не так круто, а вьется серпантином, достигая на высоте 156 метров второй укрепленной стены, верхняя часть которой — явно византийского времени; внизу же она сохранила античный фундамент. Эту стену строили и ремонтировали в течение многих веков и, наконец, опять же на античных фундаментах, поставили шесть башен. Выше этой стены с башнями за последние годы — нельзя, следовательно, оставить крепость хотя бы на один день! — вырыт преступными грабителями мрамора ров длиной 20 шагов, на дне которого лежат, к счастью еще не разбитые, не пережженные на известь, десять гладких, отливающих голубоватым блеском мраморных колонн диаметром 75 сантиметров, а у их подножий — прекрасно обработанные базисы. In situ — «найдено на месте», говорит в таком случае специалист (надо же постепенно привыкать к профессиональным выражениям). Все остальное, что валялось во рву и вокруг него, — обломки колонн коринфского стиля того типа, какой предпочитали римляне (так как для того, чтобы создать свой собственный стиль, они не обладали достаточными творческими способностями). Все как будто указывало на то, что образующие широкую дугу руины, продолжающиеся в северном направлении и уходящие в поднимающийся склон, могли быть гимнасием римского времени. Это можно было бы при случае выяснить, а пока имелись другие дела поважнее.
Хуманн поднимается дальше и достигает, теперь уже на высоте 172 метров, узкой террасы. То, что она однажды уже была застроена, доказывают валяющиеся повсюду обломки столбов и остатки цистерн. Террасу поддерживает усиленная распорными балками стена высотой 12 метров, которая явно относится к эпохе Атталидов периода их расцвета. По сравнению с ней вторая, западная, укрепленная стена, идущая от террасы к вершине горы, представляет собой образец реставрационных работ, которые производились на протяжении столетий разными народами, начиная от римлян и кончая турками.
Хуманн снова возвращается к предполагаемому гимнасию и теперь идет вдоль восточной стороны крепостной стены по все еще прослеживающейся древней главной дороге. То здесь, то там он останавливается и отмечает следы ремонтных работ римлян. Через некоторое время в стене показываются ворота, высокий свод как будто бы римского происхождения. Но сами ворота засыпаны изнутри. Сразу за ними дорога, идущая пока в северо-западном направлении, резко поворачивает на юг, точно повторяя профиль горы. Здесь пролегла глубокая лощина, собирающая всю дождевую воду, которая затем, через дикое крутое ущелье, стремительным потоком низвергается в Кетий. На этом месте в стене находятся еще одни ворота, и, хотя различные мраморные украшения давно исчезли, обнажив их скелет, все-таки не остается сомнения в том, что именно здесь в древности были главные ворота, потому что большая, выложенная плитами дорога идет через них. Плиты отполированы миллионами ног, столетиями оставлявших на них свои следы. Здесь, за воротами, дорога сужается до двух метров. Она идет, как было сказано, в южном и затем юго-западном направлении до тех пор, пока не достигает западной стены, откуда, делая полукруг, поднимается все круче на север и северо-восток к верхней крепости.
Но идти туда теперь было бы преждевременно. Потому что выше главных ворот на склоне горы находится еще одна терраса. Она также опирается на высокую, до сих пор сохранившуюся укрепленную стену. Почти на всем протяжении стены ее фундамент ушел в землю, причем так глубоко, что, вероятно, никакое время на нем не отразилось. Во всяком случае, пока о нем ничего нельзя сказать. Над террасой круто нависла гора, и если идти к ее восточному краю, то можно достичь плато размером около 30 квадратных метров; здесь выступающие из земли скальные породы искусственно сглажены, а в стене выбиты две ниши, похожие на камеры. Возможно, это сторожевая башня, а может быть, просто помещения для защиты от непогоды. Здесь виден восточный шпиль крепости, отдаленный от северного по прямой линии на расстояние около 500 метров. Склон этот крутой, дикий, скалистый, испещренный расщелинами. Ни подняться, ни спуститься по нему невозможно; доступен он только птицам, да и то не везде, так как в некоторых местах скалы так гладки и круты, что даже сорняк эуфорбия не находит здесь места для своих корней.
Теперь Хуманн снова направляется к верхней крепости. Однако он не доходит до нее. Потому что здесь, у старой дороги, которая проходит между кое-где виднеющимися каменными кладками и ведет в акрополь, начинается уже знакомая, давно полюбившаяся византийская крепостная стена, предназначенная стать центром начинающихся археологических работ.
Анероид показывает, что стена расположена на высоте 248 метров над уровнем моря и более чем на 200 метров выше города. Изгибаясь зигзагом, она проходит с запада на восток по всему горному хребту. Еще раз проверим измерения: да, толщина ее от пяти до семи метров; но высота меньше: по наружной стороне от одного до трех метров, по внутренней стороне ее трудно точно определить, так как тут нанесло столько щебня, что местами он значительно превысил первоначальную высоту стены. Раскопки позволяют ее уточнить. Повсюду в стене проступают многочисленные куски мрамора. Вокруг лежат разбитые на четверти и половины или даже целые колонны — их не тронули потому, что они из трахита, тогда как мраморные колонны уничтожались обжигальщиками мрамора в течение десятилетий или, может быть, даже столетий. Под грудой, где свалено около сорока гранитных колонн, в стене выбито отверстие глубиной три метра, — наверное, здесь когда-то было очень много мрамора. Следует заметить, что чрезвычайно стойкий и насыщенный раствор (к сожалению, тоже из мраморной извести!) настолько затвердел, что не позволил обжигальщикам мрамора снести и сжечь всю стену. Все говорит о том, что стена строилась либо как вторая, более высокая линия для защиты верхней крепости, либо как более удобная по размерам. Территория, которую ограждала нижняя стена, могла оказаться слишком большой для сравнительно малочисленной группы воинов, и защитники решили уменьшить крепость. Кроме того, вторая стена строилась в такое время, когда здесь, наверху, рельефы и колонны валялись кучами и их, даже не пытаясь определить художественной ценности, использовали в качестве строительного материала. Итак, поколения как древних, так и современных разрушителей сделали все, чтобы наши глаза и руки не ощутили прелестей античного искусства.