В середине двора удалось выкопать голову Афины в шлеме, правда, сильно поврежденную, затем фигуру молодого Геракла и множество торсов в половину натуральной величины, по типу сильно напоминающих посвятительные скульптуры Атталидов в Афинах.
Приходит, наконец, день, когда рабочие подходят к северо-восточному углу алтаря. Только начали копать, как лопаты зазвенели о мрамор. В земле лежала колоссальная статуя Афины. Что это могла быть только Афина, свидетельствовала се эгида на доспехах. Статуя богини была высотой 2 метра 60 сантиметров, голова и руки отсутствовали. Принадлежали ли ей найденные ранее большая голова в шлеме или фрагмент руки, которые уже лежали на складе? Жалко, что это пока трудно определить. Но вот в один действительно прекрасный день новый посланник в Афинах господин фон Радовиц прислал фотографию статуи, представлявшей собой копию Афины из Парфенона работы Фидия — ее нашли в прошлом году в Афинах. Теперь стало ясно: пергамская находка — это копия известного всему миру утраченного оригинала.
Но в храме Афины Полиады эта колоссальная статуя, наверно, не стояла, потому что раскопанные Боном фундаменты явно не относятся к этому храму. Александр Конце позднее будет доказывать, что фундаменты относились к знаменитой пергамской библиотеке.
Новые фрагменты гигантомахии, однако, становились редкостью. Сезон уже приближался к концу.
1881 год начался плохо во всем, что касалось развертывания археологических работ. 7 и 8 января — греческое рождество, а так как шел проливной дождь, то и турки предпочитали находиться подальше от горы, проводя время у себя дома. Дождь срывает работу 12, 13, 14-го, половину дня 15-го и 17-го. 18-го и 19-го — опять греческие праздники, 20-го неистовствует такой шторм, что о работах нельзя и думать. 21-го — опять шторм, да к тому же еще и дождь, 24-го, с 27-го по 29-е и 31-го — дождь и снег.
Этот печальный перечень не учитывает еще воскресений, когда, конечно, никто не работал. При таких обстоятельствах даже увеличение числа рабочих после декабрьского мертвого сезона до 70 человек не дало существенного результата, так как все они фактически почти не работали.
Удачнее оказался февраль, так как Бону удастся обнаружить помещение с изображениями военных трофеев и даже сильно разрушенный фундамент храма Афины.
Итак, в этом сезоне были решены две задачи. Но вместо того чтобы схватиться за протянутый им мизинец, берлинцы сразу же требуют целую руку и просят сделать все возможное, чтобы найти новые скульптурные фрагменты гигантомахии, так как реставрационные работы пришлось остановить.
Хуманн считает, что найти что-либо существенное уже не удастся, и больше для вида выделяет десять рабочих раскапывать последние остатки византийской стены, а также щебень на большой западной террасе ниже фундамента алтаря.
Март приносит переменчивую погоду, апрель — раннюю весну, затем десять дней дует холодный северный ветер, и сразу же наступает настоящее малоазиатское лето. Количество рабочих опять возросло до ста человек.
Начало мая — самое лучшее рабочее время: дни теплые, но не жаркие, и длинные. Земля сырая от весеннего дождя, пыль еще не засыпает глаза, даже ветер слабый и чуть теплый. Однако еще многое предстоит сделать, ведь приближается конец сезона. Это, правда, не волнует Хуманна. Что вообще может действовать ему на нервы, разве только филологи? Больше неприятностей ему доставляют, пожалуй, берлинские господа. Они вздыхают и жалуются, что этот Хуманн для них тяжелый крест. Вызвали к жизни призрак. Дали homo novus свободу действий, а он этим широко воспользовался. И сразу же добился огромного, потрясшего весь мир успеха, стал крупной величиной, почти такой же, как Шлиман — другой посторонний выскочка. Однако большой успех может закрепить только повседневная кропотливая работа. Для этого нужен подлинно научный труд, поиски фундаментов, скрупулезное исследование стен, учет непременных мелочей, присущих каждым раскопкам. А Хуманну все это не нравится, и хотя он выполняет такого рода работу, делает ее весьма неохотно. Мало хорошего и в том, что он почти не вмешивается в дела стипендиатов, не допускает их к активным действиям, в то время как сам разрабатывает новые планы и тоскует по большим делам. То «смущенными», то «пораженными» оказываются в Берлине те, кто получает темпераментные письма (даже Шёне, даже Конце), касающиеся Пергама. (Они, наверно, не думают о том, что Конце родился в 1831 году, Хуманн — в 1839, Бон — в 1848, а молодые хитрецы-археологи на десять лет моложе! Эти различия в возрасте, конечно же, порождают и другой темп и другие устремления.) Только в одном все придерживаются единого мнения: в Пергаме предстоит еще огромная работа. Но если в Берлине считают, что ее надо выполнять последовательно, шаг за шагом, то Хуманну хочется поскорее заняться теми участками, которые кажутся ему наиболее перспективными.
— Мы не станем писать, что «смущены» его предложением, — говорит Шёне, обращаясь к Конце, — иначе он просто посмеется над нами и пришлет письмо, которым мы будем «поражены». Надо совершенно деловым тоном говорить о необходимости проведения систематических исследований. Всему наступит свой черед, но раскопки следует вести спокойно, исследовать один объект за другим. И теперь должна быть поставлена та же задача, что в начале раскопок: гигантомахия.
— Но так как почти все места, где, как предполагали, можно было хоть что-нибудь найти, уже раскопаны, то отсюда следует: копать на западном склоне ниже алтарной площади.
— Это большая работа?
— Огромная, господин генеральный директор. Длина склона — около 100 метров, ширина —20. Глубина — да кто ее знает, — вероятно, от 2 до 20 метров, вплоть до материка террасы.
— Я уже предвижу, дорогой коллега, что ответ на это «чрезмерное» требование нас опять «поразит». Но ничего не поделаешь, нам придется это проглотить и Хуманну тоже.
Хуманн, конечно, проглотит это, правда, после долгих споров и сильного сопротивления. Когда в 1878 году он начинал работы, никто не знал, найдет ли он вообще что-нибудь. Основным рабочим объектом была тогда византийская стена и площадь с остатками фундаментов. Куда было девать щебень? Время ограничено, средства тоже, следовательно, исходя из принципа — самая короткая дорога и есть самая лучшая, весь щебень бросали с ближайшего крутого склона. Если кто-нибудь будет его за это порицать, то Хуманн может указать на пример раскопок в Афинах, где позднее пришлось с огромным трудом убирать свеженасыпанную землю, чтобы раскопать Асклепион.
Но действительно так ли уж необходимо идти по этому тернистому пути? Конечно, Хуманн тоже понимает, что при разрушении алтаря некоторые его части и скульптуры, возможно, бросали вниз с западного склона. Но, к счастью, они попадали к подножию горы, а скорее всего, на большую естественную террасу шириной 20 метров, которая тянется ниже алтарной площади по западному склону крепости. Правда, теперь она, собственно, уже не представляет собой террасы. Слишком много скопилось на ней старого и нового щебня, и верхний край отвала отодвинулся уже далеко от алтарной площади. Бон озабоченно подсчитывает, сколько щебня могло здесь скопиться с 1878 года. Получается не меньше 12 тысяч кубических метров.
Уже зимой Хуманн приказал вести ров в направлении с запада на восток, пересекая фронт работ, чтобы при случае иметь аргумент в свою защиту. Теперь благодаря рву удастся выяснить, стоит ли вообще заниматься гигантской работой по расчистке навалов. Она может оказаться бесполезной, в лучшем случае принести успех лишь через недели, а возможно, и месяцы. Если теперь, когда ров пересечет старые руины, не будет найдено ничего стоящего, то, может быть, удастся доказать берлинцам бесплодность их намерений. На дне террасы нашли всего лишь шесть маленьких фрагментов гигантомахии. Теперь уже ясно: копать не стоит! Гораздо целесообразнее затрачивать время и средства на каком-нибудь другом участке. Об этом энергичный homo novus писал уже не раз. Стоило бы вспомнить его старые письма. Но Конце не хочет ничего слушать, а за ним стоит Шёне, а за Шёне — министр. Они считают, что надо копать в любом случае.