— Eh bien, mon eher ami Oman[53], —говорит Хамди-бей, сопровождая свои слова красивым округлым жестом и улыбаясь при этом, как будто они дети и все вместе играют в песочек, — все надписи без исключения вы можете получить. Ваши раскопки являются высочайшим достижением немецкой науки. Вы можете взять также любые образцы архитектурных сооружений. Я позволю себе отобрать для нас только несколько типичных вещей. Вы должны понять, как нужны они для моей школы искусств. Все последующие фрагменты гигантомахии оставлены за вами, согласно лицензии. Однако, пожалуйста, поймите меня правильно, уважаемый господин директор. В конце концов Пергам находится на территории нашей страны и мы хотим иметь хотя бы небольшую часть знаменитого алтаря в своем музее. Я думаю, после того как вы забрали уже 70 или 80 целых плит, вы могли бы уступить нам одну, найденную на рынке, а также те два связанных друг с другом экземпляра, которые вы нашли раньше. Мы хотели бы еще иметь весьма интересный, украшенный масками и орнаментами архитрав из театра. Вы видите, мой друг, я совсем не хочу придерживаться буквы закона. Вместо двух третьих я оставляю вам девять десятых. Нет, пожалуйста, не благодарите меня. Для меня это действительно большая радость оказать вам услугу.
Что следует на это ответить? Что можно сказать? Приходится с улыбкой смотреть, как через полчаса после этого разговора рабочие Хамди-бея упаковывают три плиты в ящики, которые в тот же день будут доставлены в Дикили, откуда уйдут в Константинополь. Хамди-бей все продумал и всем запасся.
Можно, конечно, послать срочное и кипящее гневом письмо послу, угрожая вечной яростью всех настоящих и будущих, ординарных, экстраординарных и особо экстраординарных профессоров археологии и даже местью Атталидов в случае, если ему не удастся вновь вырвать плиты, добившись специальной аудиенции у султана! Но и Хамди-бея нельзя огорчать! Следовательно, надо устроить небольшой торг. Он отдает нам три плиты с изображением гигантомахии, а мы ему за это что-нибудь действительно интересное и красивое, ну, скажем, две прекрасные статуи времени расцвета пергамского искусства: Зевс-Амон размером более человеческого роста и — Хуманн не может удержаться, чтобы не уколоть Хамди-бея, — очаровательного гермафродита. Великий султан соглашается. Хамди-бею не остается ничего другого, как тоже согласиться. Итак, они делают подарки друг другу, причем внешне все это кажется благородным и великодушным. Три гигантские плиты попадают из Константинополя в Берлин — еще до того, как туда дошли ящики с пергамскими находками этого года. И хотя транспортировка казалась поначалу слишком сложной, получилось так, что все окончилось самым быстрым и наилучшим образом, тем более что на этот раз не было особенно тяжелых плит.
Осень приносит еще один сюрприз. Когда начали убирать самый плотный слой щебня на северной оконечности театральной террасы, неожиданно показался базис колонны двухметровой высоты, под ним — платформа, еще пять базисов колонн, потом оборотная сторона целлы. Конечно же, это храм, сооруженный в нише скалы. Обрадованные археологи приходят к выводу: если этот конец террасы был засыпан так рано, следовательно, обнаруженная постройка представляет собой наиболее сохранившуюся часть древней крепости. С лихорадочной быстротой убирают щебень, расчищая площадку до уровня террасы. Перед археологами предстал весь храм с переходящим в террасу парадным крыльцом, к которому вели 25 ступеней. Это храм Диониса времен Атталидов, верхняя часть которого достраивалась римлянами. Почти каждое утро «филологи» начинают с того, что ползают на брюхе по фундаменту, стараясь поднять голову вверх. Здесь, как ни в какой из других построек греческого мира, ясно выступает архитектурное чудо энтазиса — утолщение, «припухлость» линий придает каждому греческому зданию таинственную одушевленность. Англичане Кокерелл и Вилкинс уже в 1810 году обратили внимание на подобную особенность Парфенона, но их долгое время считали фантастами. И лишь после того как несколько поколений путешественников, положив шляпы на один конец длинной ступени лестницы и тесно прижавшись к холодному мрамору на другом конце, с удивлением замечали, что на кажущейся абсолютно горизонтальной ступени часть шляпы исчезала, все поверили в энтазис. К этому добавляется курвагур. Дорийские колонны поднимаются вверх, образуя абсолютно прямую линию — не так ли? Оказывается, совсем не так. Возьмем опять же в качестве примера Парфенон: там колонны отклоняются от прямой (при диаметре 1,90 метра) на 1,7 сантиметра в сторону. В чем здесь дело? Греческие архитекторы знали то, что часто не знают современные. Абсолютно прямые линии из-за природного недостатка человеческого зрения кажутся слегка вогнутыми в центре. Чтобы исправить этот недостаток, древние архитекторы применили энтазис (это слово только благодаря филологам XIX века получило новое, дополнительное значение[54]). То, что энтазис широко применялся в архитектурной практике, было новостью, которая нашла свое подтверждение лишь в Пергаме. Может быть, его применяли из-за большой длины — 216 метров! — террасы или слишком крутого склона опорных стен.
В то время как в Пергаме продолжаются раскопки, в Берлине думают о том, как реставрировать алтарь в будущем музее, посмеиваясь над оригинальным проектом семидесятилетнего венского архитектора Хансена. Он спроектировал квадратную постройку с абсидами, предложив вместо крыши террасу. Алтарь должен стоять, по его мнению, на открытом месте, а дымоход отопления проходить в центре алтаря: предполагалось, что дым пойдет в честь бога Зевса. В порядке эксперимента на открытой площадке за колоннадой Национальной галереи воздвигли гипсовую отливку группы Зевса в полном архитектурном оформлении из дерева и гипса с тем, чтобы получить представление о том, как все это будет выглядеть в музее. Уже этот эксперимент ясно показал, что на фрагменте не хватает голов, рук и ног. Оптимисты считали, однако, что «все это еще удастся найти!»
Как же воссоздать монументальное здание алтаря из множества не относящихся друг к другу плит и их фрагментов? Для молодого Отто Пухштейна, который посвятил себя этому делу, проблема была весьма серьезной. К счастью, он получил дельных помощников — итальянских реставраторов Поссенти и Фререса. Нередко глаз техника и скульптора оказывался более проницательным, чем глаз археолога. Так, они обнаружили, что лестница была в два-три раза шире, чем первоначально предполагалось. После нового расчета к модели приложили фотографии имеющихся фрагментов и с радостью убедились, что пустых мест стало меньше и не хватает немного более одной пятой всего сооружения. Но и без этого было трудно обойтись, и реставраторы продолжали надеяться на дополнительные находки.