В 1896 году директором Национальной галереи становится Гуго фон Чуди. Он занимал свою должность по праву, так как был близок не только к таким людям, как Менцель, Бёклин, Фейербах, но и к представителям нового направления. Не удивительно поэтому, что он покупал произведения Либермана, Сезанна, Курбе и Коро, то есть противопоставлял свои взгляды взглядам на искусство кайзера, который предпочитал скупать патриотическую мазню. «Аферу» Чуди, вопрос о которой решили, правда, на некоторое время отложить, приписали Шёне. И вот, против всех обычаев, кайзер слагает с генерального директора полномочия заниматься современным искусством и передает их тайному советнику министерства Шмидту. А тем временем Боде со второй линии стреляет по Шёне, пороча его во всех инстанциях.
Не в силах вынести этой каждодневной малой войны, Шёне подает в отставку, предоставив свою должность в распоряжение кайзера. Однако еще до того, как он это сделал, министр фон Штудт попросил Боде принять наследство генерального директора и позволил себе затем, когда, наконец, получил заявление Шёне об отставке, злую шутку. Он рассказал Боде, что Шёне в категорической форме возражал против передачи этой должности Боде, так как, по мнению Шёне, тот заботился бы только о своих отделах. Стоило Боде взять в свои руки генеральный директорат, как уже давно заправленный суп на кухне острова музеев закипел. Наступают новые времена, говорят себе директора, нужно теперь не прозевать и попытаться выбить для своего отдела как можно больше. Сам Боде, который продолжал оставаться директором Музея кайзера Фридриха, был первым, предъявившим свои экстра-требования: Музей кайзера Фридриха слишком мал, его необходимо перестроить, чтобы хранить сокровища, приобретенные Боде — то за смехотворно мизерную сумму, то за очень большие деньги. При этом музей должен теперь называться Немецким.
Затем предъявляет свои претензии Переднеазиатский отдел, для которого Немецкое восточное общество проводит одну за другой раскопки в Месопотамии. Прекрасные памятники, требующие много места для экспозиции, частично уже в пути, остальное можно ожидать в последующие годы. Следовательно, нужно строить вместительное помещение. Новых дополнительных площадей требует также Египетский отдел, так как залы в Новом музее, до сих пор находившиеся в его распоряжении, полностью забиты, и все новые приобретения и находки, поступающие с раскопок, приходится хранить в переполненных до предела кладовых. Свои требования предъявил и директор Античного отдела, обычно такой скромный Рейнхард Кекуле фон Страдолиц, который, по мнению Боде, совершенно не соответствовал занимаемой должности: слишком мало он закупил за годы своей деятельности и слишком часто у него оставались неизрасходованные суммы. А разве мы не обладаем властью над всем миром и не должен мир, как прекрасно сказал наш великий кайзер, оздоровиться с помощью истинно немецких начал? Отсюда логично и неизбежно напрашивается вывод, что и музеи мира должны быть оздоровлены с помощью немецких музеев.
И, следовательно, старый Кекуле — он же, в конце концов, на шесть с половиной лет старше Боде! — уже не подходит для своей должности. Поэтому Боде рекомендует министру проводить Кекуле на пенсию. Правда, он еще не слишком стар, но прихварывает, и, к счастью, как «задушевно» отмечал Боде в своих мемуарах, естественный его конец близок. Подготовлен ему и наследник. Это — Теодор Виганд, который сумел сделать все то, что упустил Кекуле: раскопал большую часть Малой Азии на благо Берлину. Раскопки эти все еще продолжаются. Причем силы на них разумно расставлены, средства разумно распределены, а результат таков, что не хватает места для хранения ящиков.
В это время Виганд направляет из Константинополя обширный и хорошо продуманный план создания нового отдела. Образцы почти всех видов античной архитектуры уже получены благодаря раскопкам в Пергаме, Магнесин, Приене, Милете и Баальбеке. Что-то еще можно будет приобрести в результате намеченных раскопок. Следовательно, Пергамский музей надо расширить и объединить с Музеем античной архитектуры, чтобы показать учителям, ученикам, студентам, а также и широкой публике, как строили свои здания греки и римляне.
Кекуле, хотя он все еще не примирился с Вигандом, находит эту идею неплохой: ведь, действительно, накоплен очень большой материал. Дает свое принципиальное согласие и Герман Винпефельд, второй директор Античного отдела. Но право заинтересовать Боде новым проектом они предоставляют Виганду как опытному дипломату. Виганда всего передернуло, когда он получил письмо с этим предложением, так как ничто не могло задеть его сильнее, чем замечание Кекуле о том, что Виганду было бы лучше посвятить себя дипломатии. Но на этот раз, подумал он, Кекуле прав, хотя для того чтобы добиться осуществления своих планов, ему совершенно не нужен Боде. Если можно так выразиться, не оскорбляя его величество проявлением некоторого панибратства, Виганд и кайзер были хорошими друзьями.
Начало этой дружбы восходит к 1898 году, когда Виганд, как мы вспоминаем, был всего лишь наследником Хуманна в Приене и стипендиатом института. Но уже в то время он вынашивал планы взять в свои руки намеченные Хуманном раскопки Милета. Но отпустят ли на это средства? Доверят ли ему руководство? Все эти вопросы оставались нерешенными. Неужели же ему хоть немного не помогут там, наверху? В 1898 году кайзер должен был прибыть в Константинополь, чтобы нанести визит султану Абд эль-Хамиду и открыть Анатолийскую железную дорогу господина фон Сименса (которого Виганд в то время еще не знал). Не было ли это великолепным шансом для Виганда? Не говорили ли все, что кайзер живо интересуется археологией? Разве не слушал кайзер в Бонне лекции Кекуле и затем не пригласил его в Берлин? И разве Виганд не свой человек в посольстве и не пользуется доверием весьма влиятельного генерального консула Штемриха? А Штемрих, как говорят, «глаза и уши» его величества.
Недолго думая, Виганд покинул Приену и отправился в Константинополь. Штемрих пообещал пригласить его на чай, который собирались устроить в честь кайзера в Ферапни, но об остальном Виганд должен был позаботиться сам. Консул, конечно, не мог дать Виганду гарантию, что его величество вообще захочет с ним беседовать. В то послеобеденное время около двадцати приглашенных сели за чайный стол. Беседа продолжалась час с четвертью. И все это время говорили только кайзер и Теодор Виганд. В течение двадцати минут Виганд коротко рассказал о Приене, немного подробнее о только что перенесенном им плеврите, но основное внимание уделил древнему Милету, который был когда-то самым большим городом (здесь Виганд употребил превосходную степень) в Малой Азии. Говорил он и о том значении, которое могли бы иметь раскопки Милета для пополнения Берлинского музея бесценными произведениями. Виганду, опытному знатоку людей и опытному придворному, удалось то, что оказалось под силу лишь нескольким его современникам: кайзер внимательно слушал, не прерывая его, и не только согласился с тем, что раскопки Милета могут оказаться весьма интересными, но и блистая остроумием, приказал Виганду ни в коем случае больше не болеть.
Вечером посол дал ужин в честь государственного секретаря фон Бюлова. Буквально за час до приема пригласили и доктора Виганда, человека, с которым его величество соблаговолил беседовать после обеда. Виганд был приятно удивлен, когда узнал, что его место оказалось рядом с тайным советником Клеметом, правой рукой Бюлова, которому он не дал даже спокойно поесть, пытаясь разжечь в нем профессиональное любопытство. Яркими красками Виганд описал интерес кайзера к Милету и подчеркнул, что главным условием раскопок, конечно, должно быть право свободного отбора находок (кстати, об этом в Ферапии не было сказано ни слова). Напротив Клемета сидел друг Виганда, советник посольства фон Шлоцср, который сумел внушить тайному советнику, что его величество выразил высочайшее желание пригласить Виганда на чай, чтобы тот доложил ему о раскопках. У пораженного Клемета от удивления кусок не шел в горло.
— Ужасно, — пробормотал он. — но я ни от кого еще не слышал ни единого слова о том, что в Милете намереваются проводить раскопки. Надо же было такому случиться! Я гарантирую вам, что если мы что-то и упустили, то единственной причиной были скучные и (негативные доклады посла. Мы даже не подозревали, что его величество интересуется этими раскопками! Боже мой, у нас могут быть большие неприятности, если его величество запросит, какие распоряжения нами отданы!