Сотрудники музея надеются, что новый человек поймет их наиболее насущные нужды и они смогут летом 1925 года попросить министерство внести ясность в планы строительства и использования денег и, наконец, привлечь всех директоров к управлению строительством.
И Виганд тоже пишет меморандум, предлагая перевести все свои архитектурные экспонаты из складов в почти законченные залы и реконструировать их. Его предложение министр сразу же принимает.
Но в это время архитекторы Гофман и Вилле не бездельничали. Для них важнее всего была декоративная отделка холла перед средним зданием и колонного зала между двумя входами. Их энергия приводит к тому, что осенью 1925 года в ландтаг было внесено предложение о ликвидации залов Немецкого музея Боде, роскошно отделанных во время войны в «романском» и «готическом» стиле, и об их оформлении серьезно и нейтрально. Ландтаг, в большинстве своем, правда, еще склонный к вильгельмовскому искусству пышных фасадов, одобряет предложение. Министр, протестуя против первой части, подчеркивает, что внутреннее оформление было бы важнее, но со своей стороны поддерживает вторую часть.
Виганд и его коллеги, следовательно, могли быть довольны министром, и им было только нужно, чтобы архитекторы получили «удар ножом в спину», ведь они говорили на жаргоне своего времени и своей партии. Но старый Боде кипит от гнева. Когда отмечают 80-летний юбилей Боде и собираются поставить его бюст в музее, разъяренный старик посылает протест во все газеты. Он отказывается от этой сомнительной чести, он не желает, чтобы даже его бюст принимал участие в планах министерства, касающихся музеев.
Виганд радуется скандалу, и не только потому, что его начал Боде, не только потому, что сам недавно пережил жестокую газетную атаку по поводу статуи стоящей богини, но более всего по чисто практическим причинам. Дело в том, что шум вокруг Боде отвлекал внимание от Виганда и Пергамского музея. Для Виганда наступила передышка, дающая возможность спокойно работать.
При закрытых дверях, почти в полной тайне начинается оборудование залов архитектуры. С октября между шарлоттенбургскими складами и островом музеев курсируют грузовики, перевозящие тяжелые ящики с грузом, а опытный археолог и историк архитектуры доктор Вильгельм фон Массов занимает в Пергамском музее должность хранителя и ассистента директора.
Проходит еще один год, 1926-й приближается к концу, и оказывается, что в алтарном зале и примыкающих к нему залах с архитектурой выставлены не подлинные произведения, а всего лишь макеты из дерева и гипса в натуральную величину. Это было сделано для того, чтобы сотрудники музея и министерства получили общее впечатление от экспозиции. Все рады и довольны, только не советник министерства доктор Галл, который решает предпринять еще одну атаку на залы с архитектурой. Причем вовсе не потому, что затаил гнев против Виганда, а из-за того, что он придерживается другого мнения.
Как это было тогда с гигантами? Пока гиганты касались Матери-Земли, хотя бы только одной ногой или кончиками пальцев, они не могли умереть. И не умерли бы, если бы полубог Геракл не поразил их своими смертоносными стрелами. Но теперь в Берлине борются не боги и не гиганты, а люди со всеми своими человеческими слабостями и недостатками, со своим тщеславием и занимаемым положением, люди, которые родились, выросли и жили в прогнившем мире, хоть этот мир и назывался демократией; вернее, был демократией только на словах, а не на деле.
Но люди вовсе не делают вид, что стреляют, они стреляют по-настоящему, и многие их стрелы так же ядовиты, как и стрелы Геракла. Никто сегодня не может распутать сложную сеть интриг, которая плелась в то время. Никто сегодня не может узнать, какое участие принял в этом старый Боде. Факты говорят о том, что без доктора Галла дело не обошлось, и, в противоположность Боде, он прямо и непосредственно принимал участие в газетной войне, которая разгорелась вновь и стала такой яростной и бесчестной, как никогда раньше.
Опять пишут о «жаждущих экспансии археологах», об их залах, в которые можно было бы поместить дирижабли, о «хаосе в музеях», о фасаде замка из Мшатты, который необходимо выставить, о «грубом бесчинстве», проявляющемся в требовании восстановить рыночные ворота Милета, которые следовало бы оставить в ящиках. Одни вновь настаивают на восстановлении этих ворот под открытым небом, другие называют ворота «пятнистой зеброй», так как, по их мнению, три пятых ворот составляет гипс, залитый при реконструкции.
Как министерство, так и парламент должны были ясно представить себе положение с музеями. Ведь в подобной обстановке газетной вражды эта задача оставалась неразрешимой. Каждый социал-демократ или член немецкой национальной партии, доверяя своей партийной газете, старался верить в непоколебимость музейной политики. Но разногласия между авторами газетных статей столь глубоки, что иногда они даже колеблют партийную дисциплину.
Виганд твердо стоит на своих позициях, и когда из «дела Пергамского музея» в апреле 1926 года вырастает «дело Виганда», уже успевает перестраховаться. Атак как реклама двигает любое дело, он составляет и подписывает открытое письмо к своим коллегам, бывшим и настоящим археологам, архитекторам, историкам архитектуры, призывая их поддержать его идею о том, чтобы «Пергамский музей был архитектурным музеем». Конечно, некоторые из тех, к кому он обращался в течение последних десятилетий, пострадали от интриг и властолюбия Виганда, но можно ли покинуть в беде коллегу, такого блестящего организатора, который хотя и не большой ученый, но зато великий мастер своего дела. Можно ли его, который, кроме того, был верен кайзеру до мозга костей, так же как и они сами, как и весь позавчерашний мир, отдать на растерзание демократической печати? Этого допустить нельзя, хотя бы ради соблюдения приличий, сложившихся в академической среде, ради академической солидарности, да, кроме того, и идея Виганда, его борьба, по-настоящему нужны и нам, профессорам, нашим студентам и руководителям гимназий. Не подписали воззвание Виганда лишь отдельные ученые. Последовало также много индивидуальных писем, а потом письмо, подписанное целыми коллективами: Обществом античной культуры, Берлинским археологическим обществом, Объединением друзей гуманитарных гимназий, Объединением друзей античного искусства, Обществом германских исследователей архитектуры имени Кольдевея.
С полной папкой подписанных документов Виганд спокойно мог идти на заседание, где председательствует министр Беккер.
Министр принял к сведению заявление, прочитанное Вигандом, а доктор Галл усердно записывает имена подписавшихся, которые, по его мнению, вонзают нож ему в спину. Это недопустимо в государстве порядка и твердой власти, которое хотя бы формально называется республикой! Подобный поступок буквально взывает к наказанию, к принятию строжайших дисциплинарных мер! Кто оплачивал раскопки? Профессора? Только не они, наоборот, принимая в них участие, они лишь предъявляли счета на покрытие издержек. Кто оплатит строительство нового музея? Профессора и директора? Напротив, они только пожирают зарплату и деньги на представительские цели! «Мы же платим за все! То есть не лично господин доктор Беккер и не лично я, — думает доктор Галл, — но мы ведь представители народа, из налоговых грошей которого собираются миллионы, идущие на покрытие строительных расходов, и, следовательно, мы определяем, что следует делать и как делать».
Виганд закончил свой доклад. Доктор Галл приводит бумаги в порядок, с подчеркнутой небрежностью медленно зажигает сигарету, стряхивает пылинку с рукава.
— Господин министр, господа, начинает он свою речь, — то, что сейчас доложил нам господин директор Виганд, вообще-то довольно интересно, но, по сути дела, мало связано с обсуждаемым здесь вопросом. Меня не удивляет, что господин Виганд нашел столько лиц, которые разделили его ошибочную точку зрения. Ведь всем давно известно, что наши ученые господа — индивидуалисты самой чистой воды. А главный вопрос, который господин Виганд и его союзники даже не ставят, который они даже не видят со своей колокольни, — это та цель, которой должен служить музей. Господин Виганд предлагает нам вместо музея создать учебник архитектурных стилей, который, я согласен, может быть очень интересен для нескольких специалистов, а именно для тех, чьи более или менее широко известные имена господин Виганд нам сейчас зачитал с утомительной монотонностью. А нам нужен не учебник архитектуры, а музей! Музей — я позволю себе подчеркнуть, что говорю в духе господина министра и даже пользуясь его «формулировками — музей должен выставлять только такие художественные произведения, которые, я цитирую, «способствуют художественному воспитанию дилетанта и внушают ему понятие о вечной ценности искусства». Выполняют ли эту задачу архитектурные фрагменты, намеченные к экспозиции господином Вигандом? Нет, нет и еще раз нет! Он не может предложить нам ни единого выдающегося художественного произведения, ни единого! Разве что он считает таковым мраморную фигуру в три четверти натуральной величины, о которой даже обычно всезнающие господа профессора не скажут, изображает ли она Посейдона или это анонимный пергамский герой? Или, например, копия Афины Фидия из Пергамской библиотеки. Я не знаю, принадлежит ли голова действительно Афине или так считает господин Виганд, а может быть, считал господин Хуманн.