— Гай! — закричал я. — Где Марк? Где трибун?
Покосившись на меня, но продолжая держать меч у горла Вараввы, Абенадар ответил:
— Он ранен, Ликиск.
— Где! — выдохнул я, хватая его за рукав.
Убедившись, что пленники схвачены и находятся под охраной его лучших солдат, Абенадар подвел меня к нему. Он лежал на земле рядом с дверью дома. Я смотрел на него, не в силах приблизиться. С левой стороны его голова была в крови, глаза закрыты, руки сложены на животе.
— Он мертв? — простонал я.
— Без сознания, — прошептал Абенадар, крепко взяв меня за плечо. — Он был первым, до кого Варавва добрался. К счастью, меч лег плоско, иначе он бы уже умер.
Оцепенев от ужаса, не двигаясь с места, весь в слезах, я проговорил:
— Он ведь не умрет, правда?
— У него серьезная рана головы. Я не могу тебе врать. Я такое уже видел.
— Он не может умереть, Гай. Он все, что у меня есть. Я все, что есть у него. Так не должно закончиться, — я опустился на колени и склонился над ним, пытаясь согреть холодное тело.
— Он солдат, Ликиск. Он всегда знал, что его жизнь может закончиться так, — сказал Абенадар, стараясь меня утешить.
— Это нечестно, — всхлипнул я. Медленно поднявшись, с мокрым от слез лицом, я крикнул Варавве:
— Надеюсь, тебя убьют!
Солдаты положили трибуна на носилки, и я пошел рядом, держа его за руку всю дорогу от Гибона до Иерусалима. Часовые у городских ворот остановили движение, чтобы мы смогли пройти. Солдаты расчищали улицы до самой крепости, наезжая лошадьми на пешеходов и отгоняя их в стороны. Я проследил, чтобы солдаты осторожно занесли его в крепость, в наши комнаты, и переложили на кровать.
Очень скоро явился личный врач Пилата с мрачным лицом, какое обычно бывает у врачей, словно этого достаточно для достижения их цели. Слабый, согнувшийся от старости, он считался лучшим врачом в восточной Империи, но был болезненно медлителен и молчалив, не обращая внимания на мои беспрестанные вопросы, занимаясь своим делом, очищая и изучая ужасную рану на голове трибуна.
Наконец, перевязав ее, он поднялся, держа трибуна за руку и нащупывая пульс. Потом мягко опустил руку на кровать.
— Дела неважные, сынок.
— У вас должно быть зелье, или мазь, или другое лекарство! — воскликнул я.
Обиженный врач проворчал:
— Я не какой-нибудь шарлатан! Будь мы в Риме, будь у меня нужные хирургические инструменты, я бы мог что-то сделать. Если бы твой солдат сломал ногу или ребро, я бы ему помог. Но эта рана — на голове, и рана нехорошая. Тронь ее, и он умрет.
— Нельзя оставить его просто так!
— Это все, что мы можем.
— Нет! Неправда! Надо что-то сделать!
— Смирись с этим, мальчик.
— Никогда! Никогда!
XXXIV
В сумерках пришел Абенадар. Он остановился у постели, глядя на своего друга. Положив руку мне на плечо, он сказал:
— Если это тебя успокоит, завтра в полдень мы повесим Варавву и тех двух воришек из темницы, Дисмаса и Гестаса. Это поручено мне. Я сам просил об этом.
— Мне нет до них дела.
— В любом случае, их накажут за все преступления, а Варавву — за это.
— Ты солдат, Гай. Он умирает? Марк Либер умирает?
— Боюсь, что да, Ликиск. Удивительно, что он жив так долго.
— Он — вся моя жизнь.
— Тогда он знает, что она была хорошей. Жизнь хороша, если человек находит любовь. Немногим это удается.
— Без него мне нет смысла жить. Ты это знаешь.
— Я понимаю, что ты чувствуешь.
— Здесь был доктор. Он сказал, что в Риме, возможно, он бы смог как-то помочь. Но мы не в Риме. Мы в худшем месте на земле, причем из-за меня. Ты ведь этого не знал. Не знал, что тебя и Марка послали в Палестину из-за меня. Тиберий хотел заполучить меня и должен был убрать с пути Марка Либера. Я никогда не говорил тебе этого. Я никогда не говорил этого Марку. Я столько ему не сказал…
— Ты долго собираешься здесь сидеть?
— Сколько понадобится.
— Я могу прислать солдат. Они позовут тебя, если что.
— Нет, я останусь. — Улыбнувшись, я посмотрел в лицо опечаленного центуриона. — Ирония, верно? Он был со мной, когда я родился, а я буду с ним, когда он умрет.
— Но между этими событиями вы были друг у друга.
— Всего восемнадцать лет, и далеко не все эти годы были для нас. Сложи их, и получится несколько месяцев.