Я рассматривал картину, пока Тиберий раздевался. Дрожащий от слабости и старости, он был лишь тенью того энергичного Тиберия, которого я помнил по дому Прокула. Тога свободно свисала с его плеч, сандалии шлепали по ступням.
— Нравится картина? — спросил он, вяло поднимая руку и указывая на огромное украшение своей спальни.
— Очень яркая, — сказал я.
Цезарь усмехнулся.
— Как всегда, безопасный ответ, да, Ликиск? Покойный хозяин заложил в тебя инстинкт безопасных ответов.
Сев на краю кровати и качая ногами, как ребенок, он почесал подмышкой, вздохнул, пожевал губами, а затем посмотрел на меня, свесив голову и насупившись.
— Как там твой любимый гладиатор? Все еще побеждает?
Изумленный, я проговорил, запинаясь:
— По… Поликарп… он же мертв, Цезарь. Помните, вы ведь там были!
Цезарь кивнул.
— Разумеется, я там был. Ты вынес вердикт. Теперь припоминаю. Ты поднял руку как сам Цезарь, и гладиатору перерезали горло. — Он улыбнулся, склонил голову, но не отвел взгляда. — Спорю, ты бы хотел перерезать горло мне.
Я промолчал.
— Ты не только знаешь, когда и что говорить, но и умеешь в нужное время смолчать. Подойди сюда, к кровати.
Я осторожно сделал несколько шагов, и он поднял руку, давая понять, что я достаточно близко.
— Разденься, Ликиск.
Я подчинился, сняв под его пристальным взглядом тунику.
Цезарю понравилось то, что он увидел.
— Я закажу в твою честь статую. Колосса. Я постановлю, чтобы его воздвигли в центре форума. Обнаженный Ликиск. Сотня футов высотой. Как тебе такая мысль?
— Я не очень люблю большие статуи, Цезарь, — ответил я.
Тиберий захлопал в ладоши.
— Большинство публичных статуй скучны и неинтересны. Все эти бюсты богов, сенаторов… Любопытно, что сенаторов ваяют в виде бюстов, словно для их голов естественно быть отделенными от тела.
За этими словами последовал смех — распущенный, пронзительный, кажущийся бесконечным смех, который внезапно прервался. Настолько внезапно, что я вздрогнул и впервые с тех пор, как вошел в комнату, ощутил страх. Ноздри Цезаря раздулись, глаза выпучились; все это время он продолжал на меня смотреть.
— И почему всемогущему Тиберию не подарили внука столь же прекрасного, как ты? Красивые юноши приятны для глаз. Боги прокляли меня Калигулой. Калигула — самый уродливый тип, какого я только видел. Да к тому же опасный. Боюсь, я пригрел на груди Рима змею. Насколько было бы лучше, если б мой наследник оказался прекрасным юношей, таким, как ты, Ликиск. Послушай моего совета, мальчик. Не отращивай бороду. Не скрывай свое лицо за волосами. С другой стороны, не поддавайся моде и не сбривай волосы внизу.
— Не буду, Цезарь, — ответил я, с трудом контролируя голос и стараясь не выдать своего страха.
— Подойди и дай мне насладиться тем единственным искушением, которое я помню еще с Рима.
Стоя перед ним, в то время как он склонился ко мне, я видел изгиб его спины и сожалел, что у меня нет кинжала, которого он мог бы отведать. Впрочем, я получил свое удовольствие. Шумно высасывая нектар из моих бедер, Цезарь поперхнулся и закашлялся, хватая ртом воздух. К сожалению, он восстановил дыхание.
Хлопнув в ладоши, он позвал охранника, и меня вывели из комнаты, в то время как я обдумывал возможность пронести сюда кинжал.
Мне не пришлось рассказывать Витурию, что случилось с Нереем. Ему самому не терпелось об этом поговорить.
— Его закололи насмерть, разрезали на мелкие кусочки и скормили рыбам, — смеялся он. Центурион, по его словам, погиб на колу. — Он провисел там несколько часов, прежде чем умер, — веселился Витурий. — Вот что бывает с изменниками!
— Никто из них не сделал ничего плохого, — ответил я.
Пожав плечами, Витурий начал восхищаться мои гардеробом, туниками и халатами. Он с большим удовольствием примеривал их, то и дело лаская ткань.
— Я так устал ходить голым, — жаловался он.
Витурия назначили преемником Нерея, и он стал моим единственным другом, беседуя со мной, когда мы шли к Цезарю, если тот меня вызывал. Я не считал его охранником, но это явно было его заданием. Лишь раз обычай был нарушен. В ту ночь Витурия также вызвали к постели Цезаря, и мы вдвоем дали ему представление. Стягивая с меня одежду, юноша подмигнул и прошептал: