Возможно, он действительно был застенчив, как говорил Витурий. Он явно знал о моем интересе к нему. Когда наши глаза встречались, он отворачивался.
Наконец, расстроенный и охваченный нетерпением, я дождался, чтобы он взглянул на меня с безопасного расстояния, и помахал ему рукой. Потом импульсивно поднес руку к губам и послал ему воздушный поцелуй. Уже собираясь повернуться, он вздрогнул (словно его кто-то ударил), а потом расплылся в улыбке, смущенно приложил к губам кончики пальцев и вернул поцелуй.
Мы не поговорили ни в этот, ни на следующий день. Но на третий день, прогуливаясь у края утесов, я услышал за спиной шаги. В ужасе повернувшись и приготовившись сражаться, если кто-то собирается меня столкнуть, я увидел Луция с таким же перепуганным лицом.
— Я не хотел тебя напугать, — извинился он. Как обычно, он был без одежды.
— Ты напугал, — резко произнес я. — Ты ведь знаешь об этих скалах.
Кивнув, он поглядел вниз.
— У меня о них кошмары.
Засмеявшись, я ответил:
— У меня тоже.
— Меня зовут…
— Луций, я знаю.
— А ты Ликиск.
Усмехнувшись, я похлопал по его широкому, крепкому плечу.
— Мы многое друг о друге знаем!
— Говорят, ты любимчик Цезаря, — сказал он с уважением.
— Вчера — любимчик, сегодня — корм для рыб, — ответил я, и он рассмеялся. — Я был прав насчет твоих глаз, — продолжил я. — Догадался, что они зеленые. У такого, как ты, просто должны быть зеленые глаза. И замечательная улыбка.
— А твои глаза голубые. Я на это надеялся.
— Польщен, что тебе не все равно.
— Мне далеко не все равно, Ликиск.
— Тогда для меня это действительно честь.
— Кажется, я в тебя влюбился.
Я засмеялся, но тут же объяснил причину своего веселья:
— Я смеюсь, потому что мы с Витурием решили, будто ты очень стеснительный. Но ты, оказывается, совсем не такой. Напротив, ты очень прямолинеен!
— У тебя есть кто-нибудь, в кого ты сейчас влюблен?
Даже если здесь был бы кто-то, кого я любил, я бы ему не признался. Он так надеялся, что у меня никого нет. И разумеется, я не мог рассказать ему о Марке Либере.
— Нет, никого.
Как я и ожидал, Луций широко и довольно улыбнулся.
Я с радостью обнял его и поцеловал, но мы тут же отстранились друг от друга. По тропинке кто-то шел.
— Я к тебе сегодня загляну, — пообещал Луций.
Я медлил, зная об опасности, но все же не смог возразить, глядя в такие глаза.
— Хорошо, но будь осторожен.
Когда мы расстались, он отправился домой с безошибочной беспечностью влюбленного мальчишки.
Возвращаясь к себе, я хотел рассказать Витурию о своем новом друге.
Но у порога меня ожидал преторианец.
XIV
Немолодого воина звали Бланд, и это был дружелюбный охранник, хотя служака до мозга костей. Как и остальные преторианцы, он знал, что я у Цезаря на особом счету, однако с равной вежливостью относился ко всем живущим здесь мальчикам и девочкам. У него были приятные манеры, но плохие новости.
— Витурий пытался сегодня сбежать. Ты должен пойти со мной.
Я в ужасе спросил:
— Куда?
— За тобой послал Калигула.
Это было странно. Я ожидал, что меня доставят самому Цезарю, всегда присутствовавшему при наказаниях, уверенный — мне предстоит именно оно. Витурий наверняка признался, что я просил взять меня с собой. Признался не потому, что был из тех, кто впутывает в свои дела окружающих ради собственного спасения. Спасти себя ему было не суждено. Это пытки перед смертью заставили Витурия выложить информацию, независимо от его стремления ее скрыть.
Резиденция наследника Цезаря располагалась на небольшом расстоянии от просторного дома Тиберия. Дом Калигулы был меньше, но столь же комфортным и уютным. Умеренный образ жизни, который вел росший в армии Калигула, был перенесен на Капри, обретя, впрочем, более величественное воплощение.
Молодой человек ожидал меня в приемной. Он сидел в позолоченном кресле с красными подушками и смотрел в большое окно на солнце, поднимавшееся над зеленоватым морем. Когда я вошел в комнату, он встал, улыбнулся, но ничего не сказал, а затем повел Бланда и меня по длинному коридору в комнату без окон, до дрожи напомнившую мне тюрьму в лагере преторианцев. Там на грубой деревянной скамье лежал труп Витурия.