Спустились сумерки, и я отправился на площадь, где находилась контора Прокула и Примигения, однако на белом здании с портиком висела теперь вывеска другой компании, другого хозяина. Мудрость и осторожность диктовали мне держаться оттуда подальше, и я вернулся в доки, хромая и стараясь не слишком ступать на правую ногу.
Я пытался не думать о завтраке, обеде и ужине, в которых было отказано моему болевшему желудку. Жажду я утолил из общественного фонтана, холодная вода которого имела привкус и запах рыбы.
Ночь была холодной, с моря надвигался сырой туман.
А потом я увидел ее.
Ее звали Клодия — это я вспомнил сразу.
Она шла быстро, отвергая непристойные предложения моряков надменной тишиной и прижимая к груди корзину. Ее руки обнимали круглую плетеную корзинку так плотно, как (казалось, совсем недавно) они обнимали меня, прижимая к большой, мягкой, теплой груди. Из корзины выглядывали кончики длинных коричневых батонов. Я уныло предположил, что являюсь единственным мужчиной или юношей, который страстно смотрит не на привлекательную фигуру Клодии, а на корзину, полную хлеба.
Вряд ли она меня вспомнит, думал я. Сколько мужчин побывало с ней за месяцы, прошедшие с тех пор, как мы занимались любовью в ее маленькой комнатке, где стену украшали неумелые эротические картины? (По сравнению с работами на стенах островного борделя Цезаря они действительно выглядели грубыми).
Когда-то я был слишком застенчив, чтобы приблизиться к такой женщине (и слишком горд), но голод легко побеждает и гордость, и приличия. Я вскочил и побежал за Клодией, выкрикивая ее имя.
Вздрогнув, она остановилась и повернулась ко мне в недоумении, которое по мере моего приближения сменилось тревогой.
— Чего тебе? Ты кто?
— Меня зовут Ликиск, — ответил я, не сводя глаз с хлеба.
Она осторожно спросила:
— Я тебя знаю?
Улыбнувшись, я кивнул:
— Да. Когда-то мы… э… ну… занимались любовью.
— Не помню, — сказал она, опасливо и медленно пятясь назад.
— Пожалуйста, подожди. Ты вспомнишь, если я тебе расскажу. Пожалуйста, не уходи. Я должен с тобой поговорить. Ты единственная, кого я знаю в Остии. Только ты можешь мне помочь.
Испугавшись, она отошла от меня еще дальше.
— Помочь тебе?
— Да, пожалуйста.
— Я тороплюсь.
Схватив ее за руку, я заговорил быстро и настойчиво, выкладывая все, что помнил о той ночи, когда мы встретились, описав двух солдат, Сабина, чем мы занимались в ее комнате и как я был напуган, что мог сделать ей больно.
Вспомнив, она засмеялась.
— Это был твой первый раз.
Обезумев от радости, я воскликнул:
— Да!
Она покачала головой и прищелкнула языком.
— Ты выглядишь не слишком. Какие-то проблемы?
— Проблемы — не то слово, — пошутил я, стараясь напустить на себя стоический вид, но мой голос сломался, а по щекам потекли слезы.
— Я очень хочу есть.
— Ты и правда выглядишь ужасно. Где твои богатые друзья?
— Как боги — исчезли.
— Плохо.
— Это длинная история.
— Каждая история длинная.
Обидевшись, я сказал:
— Прости, что потревожил, честно. Но когда я тебя увидел, то почувствовал, будто встретил старого друга.
Впервые она взглянула на меня с искренним сочувствием.
— Ты давно ел?
Я пошутил:
— А какой сегодня день?
— Пойдем со мной. Еще раз, как тебя зовут?
— Ликиск.
— Иди за мной, Ликиск.
Ее хозяин был упрям. («Этот мальчишка означает неприятности!») Клодия была непреклонна. («У него плохая полоса, и я хочу ему помочь!») Привлеченные их резким разговором, на лестницу вышли и другие девушки; их раскрашенные лица выражали глубокий интерес к словесной баталии между хозяином и одной из них. На меня они смотрели с любопытством (возможно, с профессиональным). Маленькая молодая женщина с красными волосами потребовала объяснить, что происходит. Клодия все рассказала без утайки, включая детали моего предыдущего визита. Другая женщина, пышная брюнетка, всплеснула руками.
— Конечно, я помню этого мальчика. У него богатые друзья!