— Все, Ликиск, — мягко сказал Абенадар, кладя руку мне на плечи. — Прости.
Я собирался ответить, но тут Иисус произнес:
— Пить!
Абенадар отдал приказ; солдат приложил к губам Иисуса мокрую губку, однако тот отвернулся.
Подул влажный ветер. Приближался дождь.
Вдалеке начали скапливаться темные облака.
— Будет ливень, — заметил Абенадар.
За моей спиной плакали женщины; я слышал ровный голос Иоанна, пытавшегося их успокоить. Иисус наверняка слышал это, поскольку поднял голову и взглянул перед собой.
— Женщина, — прохрипел он, — вот твой сын.
Все повернулись и увидели, что Иоанн обнимает женщину средних лет, наверняка красивую в молодости, когда у нее родился ребенок, висящий сейчас на римском кресте. Сильная женщина, подумал я — она не плакала, как другие.
Абенадар обошел все три креста, глядя вверх и проверяя, чтобы все было как полагается. Он поговорил с солдатами, и те убрали кости, в которые до сих пор играли. Вернувшись ко мне, он покачал головой.
— Когда они забивали гвозди, Иисус сказал, что прощает их, поскольку они не знают, что творят. Представляешь? Прощает людей, которые забивают в тебя гвозди. Странный человек этот назарянин.
Иисус заговорил вновь, глядя на Иоанна.
— Вот твоя мать!
Я взглянул на Иоанна; по его лицу текли слезы.
Один из людей Каиафы крикнул:
— Ты спасал других! Спаси себя!
Я в надежде посмотрел на Иисуса: «Да, спаси себя! Докажи, что ты сын Бога. Спустись. Спаси себя. Спаси себя, чтобы потом спасти моего солдата!»
Небо быстро темнело, и когда я взглянул на широкую долину, то увидел приближающийся дождь. На горизонте над вершинами голубых холмов сверкали молнии. Глухо рокотал пока еще далекий гром.
Гестас поднял голову, выйдя из оцепенения, в котором находился с тех пор, как в его тело начали вгонять гвозди. Его голос был резким и полным боли.
— Если ты Мессия, спаси себя — и нас.
Более молодой Дисмас втянул воздух, выпятив ребра под натянутой кожей, и повернулся к Иисусу.
— Не слушай его! Мы получили заслуженно, но ты… Гестас, заткнись! Этот человек не сделал ничего дурного.
Пока я смотрел на Дисмаса, упали первые капли дождя, оставив у меня на лице холодные следы.
С мучительным усилием он добавил:
— Господь, вспомни меня, когда придешь в свое царство.
Иисус слабо улыбнулся.
— Ты будешь со мной в раю.
Толпа постепенно расходилась — начинался ливень.
Иисус повернул лицо вверх:
— Боже, Боже, почему ты меня оставил?
После двух часов под дождем и ветром жертвы ослабли; никто из них больше ничего не говорил. Толпа внизу уменьшилась до малой горсточки людей: теперь на горе оставались только солдаты, Иоанн с женщинами и те немногие, что были, вероятно, последователями человека, висевшего на центральном кресте. Абенадар ходил, нервно потирая руки, словно Пилат, но без умывальной чаши. Игравшие солдаты укрылись от дождя под плащом Иисуса, хотя это было бесполезно. Скоро мы промокли до костей.
Я мог бы вернуться, но все же вышел вперед и встал рядом с Иисусом. Его голова склонилась вперед, подбородок лежал на груди, глаза были закрыты, уголки губ, так редко улыбавшихся, опущены, словно кривой лук. Волосы и бороду усеивали капли дождя, стекая по вытянутым вдоль перекладины рукам, омывая натянутые, напряженные кости и мышцы груди, живота, бедер и поясницы, образуя ручейки на икрах и капая с пальцев ног.
Я посмотрел на Абенадара.
— Он умер?
Центурион покачал головой.
Когда я вновь взглянул вверх, Иисус поднял голову и приоткрыл глаза.
— Мне жаль, — тихо сказал я, мигая из-за льющейся по лицу воды. Я собирался сказать больше, собирался попросить о моем трибуне, узнать, может ли он его спасти, но Иисус высоко поднял голову, стукнувшись затылком о дерево.
— Все кончено, — выдохнул он. Голова тяжело упала на грудь.
Со стоном я опустился на колени и сполз по мокрой земле. Абенадар присел рядом и положил руку мне на плечо.
Внезапно Иисус вновь поднял голову, глядя на приближающуюся черную тучу.
— Отец, в руки твои вверяю дух свой.
По долинам прокатился оглушительный громовой раскат, и на город упала молния, ударив прямо в крышу Храма Соломона.
Абенадар прижал меня к себе.