В апреле, когда селяне пололи сорняки и укрепляли винные лозы, Рим обращал свои мысли к Венере, и в городе начинали заключаться многочисленные помолвки. Венеру, мать Рима, Прокул чествовал цветами из моего сада, кладя их к основанию бюста его возлюбленной Саскии. Ее образ, вырезанный лучшим портретистом Рима, стоял в вестибюле на почетном месте, где Прокул встречал своих гостей. Ликас следил за тем, чтобы ее изображение регулярно полировалось.
Для таких, как я, этот месяц тоже много значил. Двадцать третьего числа мы праздновали собственный любовный праздник, украшая гирляндами храмовый образ Приапа. Я помогал на церемониях (с разрешения Прокула, что свидетельствовало о постепенном улучшении его отношения к моему божеству). Новым главным жрецом стал Пирр, лет на десять моложе Ювентия и выглядевший гораздо лучше. Праздник посещали самые разные молодые люди, начиная от обычных уличных проституток до элегантно одетых и ухоженных катамитов из лучших домов Рима. Если бы Тиберий не находился в Кампании, он бы тоже пришел на праздник, соблюдая традицию, которую начал, когда Ювентий основал этот храм. Вместо него пришел один из любимых Цезарем греческих ученых, уродливый мужчина с болячками в сопровождении приятного мальчика в венке из белых цветов. Церемония была не слишком изысканной и включала в себя ритуальный секс с Пирром, за что он вручил мне монету, которую я в качестве приношения отдал Приапу. В ходе ритуала Пирр был очень мягок, давая понять, что его интерес ко мне простирается гораздо дальше роли жреца.
После, когда я одевался в ризнице, он спросил:
— Ты уже отдал кому-нибудь свое сердце, Ликиск?
— Да, я люблю одного человека, — ответил я, теша себя надеждой, что Пирр будет разочарован.
Он выдавил улыбку.
— Он поклоняется с тобой Приапу?
— Нет. Он предпочитает Венеру.
— Бедный Ликиск.
Той ночью я как всегда мечтал о Марке Либере, и как всегда эти мечты были эротическими.
Однако в некотором смысле они оказались пророческими.
С наступлением мая, которому покровительствовал Аполлон-законодатель, солнце перешло из Овна в Тельца. Для крестьян наступало время полоть сорняки и стричь овец. В Риме это был месяц ярких дней, теплого солнца и развлечений на римском Форуме. Форум наполнялся ароматами цветов для Флоралий, одного из самых веселых римских праздников.
Каждый день я дарил Прокулу розу из своего сада, а он чтил меня, брав ее с собой в Сенат. Для себя я выбирал фиалки, вплетая их в волосы. Другие цветы я дарил девушкам-кухаркам, Ликасу, Палласу и Друзилле. (Ей я вручил самый большой букет, чтобы цветы не потерялись на ее величественной груди).
Праздник длился десять дней. Большую часть времени я был пьян, как и все в Риме. В последнюю ночь празднества я позволил Палласу лечь со мной в постель. Он умолял меня об этом несколько дней и пленил тем, что подарил огромный букет лилий, купленный на собственные деньги.
На следующее утро я проснулся с ужасной головной болью, однако Паллас был вновь охвачен страстью, и я позволил ему насладиться, помня о его доброте и лилиях. Когда я оделся и отправился на кухню завтракать, Ликас искоса наблюдал за мной. Ему нравилось меня дразнить, и я знал, что он обязательно дождется момента, найдя какие-нибудь новые причины и способы надо мной посмеяться. Скорее всего, поводом окажется мой внезапный интерес к Палласу. Наконец, он проговорил:
— Ликиск, во второй половине дня ты должен помочь Друзилле провести в кладовой учет.
Это являлось отклонением от обычного порядка. Для такой работы у Друзиллы были помощницы, и она не слишком любила, когда в ее владениях оказывался я. Она всегда прогоняла меня, потому что я тянул руки к сладостям.
— Ликас, ты уверен? — спросил я.
Он серьезно ответил:
— Ей понадобится твоя помощь — нам надо хорошенько подготовиться к торжеству.
Я знал, что до праздника Минервы никаких важных торжеств не намечается, а он наступит только в сентябре.
— У нас что, будет какой-то праздник?
— Если мы его не устроим, разразится скандал.
— По какому случаю?
Его черное лицо расплылось в улыбке, и он сказал:
— Трибун возвращается. Он будет здесь примерно через неделю.