— Какого демона ты свалилась на мою голову! — ненастоящая императрица ругалась сквозь зубы.
У неё дрожали руки. Когда Орлана — то есть женщина, которая пряталась под её обличьем — касалась переносицы, её руки дрожали. И Эйрин поражалась, до чего же они были похожи. Не только внешне — внешность, в любом случае, элементарно подделать. До чего они похожи жестами и переливами интонаций в голосе, и тем, как падала на лицо непослушная прядь, и лже-Орлана то и дело отбрасывала её, очень знакомо встряхивая головой.
Эйрин хотелось закричать, затопать ногами, разбить очередное зеркало, чтобы вернуть настоящую Орлану. Чтобы она присела рядом, взяла за плечи и заговорила бы успокаивающе, как делала всегда. Но она мерила кабинет шагами и никак не могла решить, что же делать с Эйрин.
— Запереть тебя в храме было бы слишком милосердно. Нет, всё-таки живой я тебя не отпущу. — Не-Орлана замерла вполоборота, сцепила руки у лица и оба указательных пальца прижала к губам. — Придётся убивать, хоть это совершенно лишняя морока.
«А вот так она никогда не стояла», — отстранённо подумала Эйрин.
— Наслаждайся, пока можешь. Моя мать вернётся и скормит тебя белым волкам, — сказала она уверенно. Внутри не осталось ничего, кроме гулких ударов сердца. Казалось, эхо этих ударов дрожит под высоким потолком кабинета.
Императрица обернулась, кривя губы в усмешке. Её профиль, подсвеченный белым пламенем — бледный и строгий. Волосы узлом на затылке, и бриллиантовые головки шпилек.
— Некому возвращаться, бесполезный ты выродок. Мелаэр её уже убила, а пауки доедают.
Эйрин подумала, что сейчас задохнётся, и тогда станет легче, потому что задохнувшимся — не больно. Губы улыбались, а скулы ныли от дикой судороги.
— Ах, я поняла, зачем тебе всё это. Наверняка ты была уродиной, — Эйрин склонила голову, чтобы разглядеть получше. Белый свет бил прямо в глаза, она щурилась, но не могла отвести взгляд. — Тогда я понимаю, зачем ты решила надеть на себя внешность моей матери. Небось нацепила бы на себя вообще что угодно. Ну ты держись за эту внешность, держись. Вряд ли ещё раз выпадет такая удача. Теперь ты — красавица. Жаль только, что не взаправду.
Ализ замерла в центре комнаты, звенящая и напряжённая, как выпущенная в небо стрела. На щеках проступил нездоровый румянец. Эйрин смотрела, как её губы теряют цвет, и почти радовалась — теперь Ализ мало чем напоминала Орлану. Шелуха слетала. Лицо перекосилось в гневе, такого её мать себе не позволяла.
— Ну ударь меня, — потребовала Эйрин. — Ударь, покажи, насколько ты ниже её. А то я уже начала бояться, что вы хоть немного похожи.
Кисти Ализ уже сжались в кулаки и тут же снова распрямились.
— Ты! — она ткнула пальцем в Эйрин, и та снова увидела — руки дрожат, какой позор, какой промах. Паршивая из самозванки императрица. — Замолкни, иначе я…
— Ох, ну вот замолкнуть меня ещё никто не заставил, хотя многие пытались, — захохотала Эйрин, трясясь всем телом. — Можешь поинтересоваться, если не веришь.
Ализ отвернулась, тяжело дыша. Ей нельзя было сорваться, ведь никто не знал, какими последствиями это обернётся для её личины.
Решение пришло неожиданно.
«Сейчас или никогда», — поняла Эйрин и встала, подхватывая со стола матери тонконогую статуэтку богини-птицы. Тёмный камень приятно холодил пальцы. Всего одно мгновение Эйрин медлила: боялась, что не сможет ударить. Что не убьёт сразу, и на крик сбежится стража. Потом она осознала, что путей для отступления уже нет.
Мягкий ковёр скрадывал её шаги. Всего пять шагов. Эйрин считала. Занесённая рука рванула вниз, и камень ударил в беззащитную шею, не прикрытую даже волосами.
Она не думала, что всё выйдет так легко. Ализ тихо всхлипнула, и опустилась на колени. Хрипло пытаясь вдохнуть, она стояла так всего секунду, но Эйрин, которая никак не могла решиться и нанести ещё один удар, секунда показалась вечной. Потом самозваная императрица упала, пачкая текущей изо рта кровью пушистый ковёр.
Эйрин села рядом, не выпуская из рук статуэтку. Она думала, что придётся бить снова и снова, но теперь уже точно знала, что не сможет. Яростное отчаяние, вскипевшее внутри, уже растворялось, глохло. Эйрин смотрела, как мертвенно каменеет повернутое в полупрофиль лицо её матери.
Наваждение не спадало, она оставалась прежней, и Эйрин зажала рот, потому что наружу рвались рыдания. На трясущихся ногах она дошла до двери, проверила замки — все заперты, и вернулась, чтобы снова опуститься на пол рядом с мёртвым телом. Она здесь, рядом с убитой императрицей, в луже её крови, руки в крови, в руках — статуэтка. Никто не будет слушать Эйрин, да она сама себя не стала бы слушать. Она её убила, и бежать некуда.