«Качай его, братва! Мы завсегда знали, что сознательный он старик, революционный старик!»
Вместе с фронтовиками кричали и дети на стене — радостное возбуждение, созданное во дворе речью Фролова, передалось и им. Не скоро они угомонились бы, да их внимание отвлекло появление всадника. Он слез с коня у ворот, накинул поводья на колышек и вошел во двор.
«Это к Корнею», — пояснил Марк. — «Они вместе воевали. Тыщу германцев убили, а може больше».
В семье Суровых человека, приехавшего тогда ко двору, знали, и так как он в нашей повести время от времени будет появляться, то тут мы о нем сразу и расскажем. Был он из соседнего села, что в тридцати верстах находится. Фронт сдружил его с Корнеем. Служили они в одном полку, вместе отличились в бою, в один день получили унтер-офицерские нашивки и георгиевские кресты. Вместе и домой вернулись, когда стал распадаться фронт и везде заговорили о революции, а когда вернулись, он стал часто наезжать к Корнею.
Панас Родионов был из батраков. В том хлебородном краю, о котором мы рассказываем, помещиков, не в пример прочим русским землям, было мало — край новый, без них зачинался, без них и жил — но сколько-то их все-таки развелось. Помещичье сословие больше вокруг губернского города гнездилось, однако же, кое-где в самой степной глухомани усадьбы возникли. Такая усадьба в Панасовом селе была, помещика Налимова имение. Помещик был так себе, средней руки, больше не богачеством, а гонором славился, однако же, хоть и средней руки, а хозяйство имел обширное — постоянных батраков десятка два, а то и три держал. Меж них и Панас до войны обретался.
Вот этот-то Панас Родионов и слез с коня у двора Суровых, когда в нем зачиналась революция. Поздоровавшись со всеми, поговорив с Корнеем, он поднялся на бричку и, путаясь в словах, сообщил, что в его селе фронтовики уже создали ревком и взяли власть. Его послали объединиться.
Выслушали люди нескладную речь Панаса и сразу поняли, как надо делать революцию: создать самый революционный комитет, который и будет властью. Быстро, без особых споров, выбрали председателем однорукого Семена. Труднее оказалось выбрать командира красной гвардии. В нее решили объединиться фронтовики для защиты новой власти, хотя они еще и не знали, от кого ее надо защищать. Фронтовики хотели командиром Корнея.
«Он на хронте отличился», — кричали они. — «Два Егория за всякую хреновину не дали бы! Он за трудовой народ раненый!»
«Так то ж он раненый за царя!», — отбивались нефронтовики. «Куда его выбирать командиром, когда он буйный, на него удержу нету!».
«Корнея», — ревели солдаты.
«Долой!», — не тише кричали другие.
На стене шла потасовка. Дети разбились на две враждующие партии — одна за Корнея, другая против. Трепали друг друга, сбрасывали со стены. Марк сражался с рыжим соседским парнишкой: Марк, конечно, за Корнея, а рыжий — против.
Шум детей мешал людям во дворе и Корней, позаимствовав у кого-то кнут, подбежал к стенке.
«Замолчите вы, горобцы!»
Кнут больно стегал по спинам и ногам детей, и драка меж них затихла. Марк потирал руку, на которой кнут оставил больной след.
«Я за тебя, а ты дерешься!», — сказал он басом в спину брата.
Фронтовики победили, Корней был выбран командиром. Тимофей поднялся на бричку и дал обещание, что он присмотрит за сыном.
«Не сомневайтесь!», — сказал он. — «В случае, если Корней будет что-нибудь непотребное творить, я ему, сукиному сыну, голову оторву!».
Все смеялись. И Корней смеялся, но всё же с опаской посматривал на отца. С ним шутки плохи, кулак у него знаменитый.
Шумной, крикливой и свистящей ватагой бежали по улице дети, а за ними тянулась процессия. Впереди тачанка, пулемет на ней. Лошадьми правил фронтовик. Серая солдатская шапка набекрень. У пулемета, положив ладонь на зеленоватую сталь, сидел парадно выряженный Корней, красногвардейский командир. Чеканили шаг фронтовики. За солдатами валили толпой остальные участники революции. Из домов выбегали люди, присоединялись. Какая-то древняя старушка, завидев толпы народа, начала креститься и поспешать за остальными. Старые ноги не слушались и старушка, всхлипывая и сморкаясь, просила людей:
«Подождите, Бога ради, не поспею я за вами!»
«А куда ты торопишься, бабуся?», — спрашивали ее.
«На площадь. Революцию, говорят, привезли. От царя-батюшки».
Люди смеялись и проходили мимо. До чего ж несознательная старушка!
Процессия вышла к сельской площади. Шли возбужденные, громко перекрикивались.