Они нам молча поклонились, мы с Матильдой поклонились им в ответ и ждали, что будет дальше. Николаевич оглядел сельчан и, смущенно откашлявшись, сказал, что они посовещались между собой и решили на душегубство не идти. Я, кстати, уже ждал чего-то подобного. Уже во время ужина, чувствовалось, что крестьяне смущены и не смотрят нам в глаза.
– Ну, что же, – сказал я, – раз сход решил, то так тому и быть!
Все томились, не зная, что делать дальше. Тут к костру осторожно подошел малорослый мужичок с задорной бороденкой, тот, что все время высовывался с репликами, встал вблизи, пытаясь понять, о чем идет речь. На него никто даже не посмотрел. Ему сказать было нечего, но очень хотелось удовлетворить гостей и хоть как-нибудь выслужиться, потому он негромко пробормотал:
– Мы что, мы как все. Всякая власть от Бога.
– Спасибо за хлеб-соль, – не глядя на крестьян, сказал я и поклонился обществу. – Если можно, то мы у вас тут погостим до вечера, а потом пойдем своей дорогой.
– Мы, что, – за всех ответил Николаевич, – мы люди мирные. Может, все и обойдется…
Сказал он это зря, сглазил удачу. Не успели мы с Матильдой дойти до своего шалаша, как мимо пробежал оборванный парень с красным поцарапанным лицом. Вид у него был совершенно растерзанный, одна нога в лапте, другая босая.
Мы остановились и наблюдали, что последует дальше. Парень подбежал к костру, возле которого еще оставались мужики и, начал что-то оживленно рассказывать, яростно помогая себе руками. Показывал он в сторону леса, откуда пришли мы, но говорил явно не о нас.
Мужики слушали, застыв на месте, как соляные столбы. Никто не поднимал голов и парня не перебивал.
– Там что-то случилось, – сказала Матильда. – Пойдем, спросим?
– Погоди, – догадался я, – сюда идут или французы или барин, сейчас мужики сами скажут.
– Почему ты так думаешь? – спросила она.
– Элементарно, Ватсон, – мог бы ответить я, но объяснил проще. – Парень караульный, увидел чужих людей и прибежал с докладом. Пойдем в шалаш, пусть теперь они просят нас о помощи, а не мы их уговариваем.
Мы так и сделали, и уже спустя пять минут объявился Николаевич и откашлялся возле входа.
Я выглянул наружу.
Все недавнее собрание толпилось в нескольких шагах от шалаша.
– Это значится так, ваши благородии, – сказал он. – Тут парнишка Авдея Белого, Семка, прибежал, говорит, к нам незваные гости жалуют.
– Понятно, – сказал я – опричники?
– Они, – кивнул мужик. Было понятно, что ему неловко просить о помощи, но он себя пересилил и сказал, обтекаемо, давая нам возможность при желании отказать, не теряя лица. – Как бы с вами чего не вышло. Мы люди привычные, нам терпеть не привыкать, а вот вам, вот, – начал он путаться в словах.
– У вас хоть дубины есть? – спросил я, вылезая наружу.
– Как же без этого? И вилы нейдем и косы…
– Далеко они отсюда?
– Не так чтобы очень, через час могут быть. Только как же так, мы-то вам в помощи отказали…
– Ничего, потом сочтемся, – пообещал я, сразу включаясь в дело, – Уводите женщин и детей подальше, а мужики пусть за теми деревьями прячутся, – показал я на густое место, через которое на конях было не проехать. – Когда они придут, мы их обстреляем, Они погонятся за нами, тут-то вы их и бейте. Да не бойся ты, вас же двое на одного наберется!
– Оно конечно, – грустно сказал Николаевич, – только может, все-таки, обойдется? Ты, ваше благородие, как насчет этого понимаешь?
– Если будешь стоять как пень, то точно не обойдется! Давай быстро! Чтобы через минуту ни баб не детей здесь не было!
Окрик подействовал и мужики, слушавшие наш разговор, без понуканий разбежались по становищу. Кругом поднялся гвалт, выли женщины, плакали дети, короче, все, что положено в таких случаях.
Когда «организационные вопросы» были решены, я взялся за подготовку обороны. Как известно, у нас обычно долго запрягают, но в этом случае и запрягали и ехали с одинаково хорошей скоростью. Крестьяне непонаслышке знали, что им грозит, и в понуканиях не нуждались.
Матильда оказалась выключена из действа, и это ее обижало. Настоящие женщины в любых даже самых экстремальных ситуациях предпочитают, чтобы все события развивались вокруг них, хотя бы при их участии, а не где-то рядом. Однако я, как недавно отвергнутая сторона, мог себе позволить быть обиженным и не уделять француженке должного внимания. Чтобы как-то ее занять, я попросил взять на себя командование «женским резервом» и хоть как-то сумел реабилитироваться в ее глазах.
Многочисленное «сельское воинство» меня не очень беспокоило. Я уже видел несколько «опричников» в деле и был о них не высокого мнения. Одно дело куражиться над безобидными крестьянами, совсем другое выступать против полупрофессионала, кем я себя самонадеянно считал.
Наконец, женщины и дети ушли, мужики, вооружившись сельскохозяйственным инвентарем, попрятались в лесу, наступило время моего выхода.
Я, оставив себе в помощь одного Дормидонта, умеющего перезаряжать ружья, со всем своим арсеналом залег за поваленным бревном в конце становища. Теперь осталось только ждать, когда нас отыщут опричники.
День уже клонился к вечеру. В лесу темнеет быстро, особенно, осенью. На мое счастье, хотя бы перестал идти дождь. Ночной бой меня не устраивал, по многим соображениям.
Время уходило, а карательная команда Павла Петровича все не появлялась и я начал нервничать. Мужики, следуя моим указаниям, как попрятались, так и не казали носа и, получилось, что мы с Дормидонтом остались как бы вдвоем.
– Не боязно? – спросил я его, когда разобрался с оружием и договорился с ним о взаимодействии.
– Конечно боязно, да что поделаешь, – ответил он. – Все в руках Господа, не попустит он свершиться несправедливости. А если перед ним грешен, то тому моя вина, наказание приму с послушанием.
– Надеюсь, до этого не дойдет, – машинально сказал я, уже не надеясь, что противник появится до темноты.
В этот момент с противоположной ожидаемой стороны, вышел человек с обнаженной саблей, огляделся и пошел к становищу.
– Глядь! – нервно прошептал Дормидонт и вцепился мне в плечо.
– Вижу, – освобождаясь, ответил я.
– Стрели его, ваше сиятельство, чего ты ждешь!
– Рано еще, подождем, когда они все выйдут, – ответил я и проверил, не отсырел ли порох на полке.
– Смотри, какой страшный! – прошептал помощник. – Чисто черт!
По мне же ничего страшного в лазутчике не было, обычный мужик, с короткими ногами и нескладной фигурой, только что с саблей и пистолетом за поясом. Шел он осторожно, видимо сам боялся нападения из засады.
Возле костра задержался, долго смотрел на гаснущие угли, потом направился к шалашам.
– Стреляй, ваше сиятельство, ну, чего ты медлишь! – взмолился Дормидонт.
Я свирепо на него посмотрел и он замолчал.
Лазутчик уже дошел до ближнего к костру шалаша, заглянул в него и перешел к следующему. Не знаю, с какой скоростью он соображал, но только после четвертого или пятого, наконец, догадался, что в стане никого нет. Он вернулся к костру и по-разбойничьи свистнул в два пальца.
– Ага, сарынь на кичку, – прокомментировал я.
– Чего? – не понял Дормидонт, но объяснять ему историческую команду Стеньки Разина, было некогда, из леса вышла группа вооруженных людей, ведя в поводу лошадей.
– Вот теперь можно и выстрелить, – объяснил я «подручному», – как сойдутся вместе, мы их и напугаем!
«Опричники» действительно сошлись у костра и начали о чем-то спорить. Я выделил из них для себя «офицера», тот был лучше одет, в высокой шапке, скорее всего, красного цвета – в сумеречном свете точно определить было невозможно, высоких сапогах и повадками лидера. Он молча слушал, как спорят товарищи, и постукивал себя по ноге нагайкой.