Утром, когда Алиса, объявив, что «мальчики, да оказывается, у вас тут есть нечего; вот, что значит, мужчины, сами о себе не в состоянии позаботиться!..» – отказавшись от моих денег, объяснив, что деньги у нее как раз есть, умчалась в магазин, чтобы купить хотя бы яйца и молоко, я, видимо, находясь еще под воздействием бессонной ночи, ехидно и вместе с тем обиженно спросил Геррика:
– Когда это ты меня посвятил? Я что-то не припоминаю…
Честно говоря, я от него ничего не требовал. У них свои правила жизни, у меня – свои. Однако Геррик после моих слов как бы окаменел – просидел так секунду, а потом встал и молча ушел к себе в комнату.
Я думал, что он на меня обиделся, все-таки так, с сарказмом, я с ним до сих пор не разговаривал, но минут, наверное, через пять дверь из комнаты распахнулась, Геррик вырос на пороге, угрюмый, сосредоточенный, и, как вчера Алиса, обдав меня сияющей голубизной, мрачновато предложил:
– Заходи…
Она даже переоделся по такому случаю. Теперь на нем была та кожаная безрукавка, в которой я его впервые увидел, кожаные же (или из чего-то напоминающего кожу) джинсы, и уже упоминавшиеся сапожки с металлическими заклепками. Но все – чистое, в отличие от первого раза, точно выстиранное, без каких-либо следов крови. Льняные шелковистые волосы спадают на плечи. На безымянном пальце – массивный перстень с синим удивительно искристым камнем.
Главное же – на журнальном столике недалеко от торшера светил тусклым металлом обнаженный меч, – Эрринор, как Геррик называл, – и по гладкой поверхности проносились дымные расплывчатые тени.
Атласная синяя лента обвивала эфес.
Я почувствовал некоторое волнение от происходящего.
А Геррик взял меч, прижал его к правой стороне груди, клинком вверх, и отставил вбок свободную руку с раскрытой ладонью.
– Посвящение в воины Дома Герриков! – напевно провозгласил он. – Ты, пришедший сюда, готов ли стать воином Дома Герриков?
– Готов, – ответил я, чуть было по глупости не пожав плечами.
– Готов ли ты сражаться за Дом Герриков, когда призовет тебя к этому твой долг, и готов ли ты отдать за Дом Герриков свою жизнь, если потребуется?
– Готов, – опять сказал я.
– Обещаешь ли ты быть верным Дому в несчастьях и поражениях, в сомнениях и бедах, в горе и в отчаянии?
– Обещаю…
– С чистым ли сердцем говоришь ты, пришедший сюда?
– С чистым, – ответил я.
– Не отступишь ли ты от того, что потребует всех твоих сил?
– Не отступлю.
– Тогда поклянись в этом передо мной и перед всеми остальными Домами!
– Клянусь! – сказал я.
– Клянись трижды – чтобы услышали тебя все, кто должен слышать твою клятву.
– Клянусь!.. – сказал я. – Клянусь!.. Клянусь!..
– Тогда преклони колено, – велел Геррик.
Я опустился.
Не знаю, что в эту минуту на меня снизошло, но я тоже вдруг стал ощущать значительность и торжественность церемонии. Наверное, каждому хочется, чтобы его когда-нибудь посвятили в воины. Есть в нас такой древний и, видимо, непреодолимый инстинкт. Инстинкт сражения, инстинкт старой, как мир, победы. Вероятно, он сейчас впервые пробудился во мне, и когда дымчатая полоса клинка, источающая жар, который чувствовался даже сквозь рубашку, легла на мое плечо, меня пронзила дрожь – так что звонко и неожиданно стукнули зубы.
Дрожь восторга, дрожь небывалой радости.
– Ты хочешь сохранить свое прежнее имя? – спросил Геррик. – Отныне ты начинаешь другую жизнь. Ты рождаешься заново и ты можешь выбрать то имя, которое тебе нравится.
– Пусть останется прежнее, – сказал я.
– Так – будет!..
Меч сильно вдавился мне в кожу. Жар был непереносим, казалось, рубашка сейчас задымится и вспыхнет. Ясно было, что долго мне так не выдержать. Но продолжалось это, к счастью, не больше мгновения. Раскаленный металл перешел как бы в свою полную противоположность, и возвышенная прохлада разлилась по всему телу.
– Поднимись, воин! Теперь ты принадлежишь к Дому Герриков!..
Я несколько неуверенно встал на ноги.
А Геррик, положив меч на столик, поднес к лицу обе ладони уже знакомым мне жестом, и сказал в синеватый туман, который вдруг затянул их внутреннюю поверхность:
– Объявляется всем!.. Я – Геррик Беттофол Старший, из Дома Герриков, наследственный лорд Алломара, чье право подтверждено вечным Законом, член Императорского Совета, имеющий полный голос, владетель Гискарских гор и озера Натайико, объявляю для всеобщего сведения…
Дальнейших слов я не слышал. У меня, как на сдвинувшейся карусели, поплыла голова и, чтобы не упасть, я был вынужден схватиться за ближайшую стенку.
Тут же бухнула дверь на лестницу, послышались торопливые шаги в коридоре, и в комнату ворвалась Алиса, разъяренная, как фурия.
– Что ты наделал?!.
– Я посвятил его, – тихо, но с громадным достоинством сообщил Геррик.
– Ты прокричал об этом во всех Домах мира!..
– Таковы Законы, и я не вправе их изменить. О посвящении должно быть объявлено.
– Геррик! Геррик!..
– Ты знаешь это не хуже меня.
Алиса разжала пальцы, и сумка, откуда высовывались молочные упаковки, шмякнулась на пол.
– Тенто тоже услышит твой голос, – безнадежно сказала она.
– Пусть слышит…
– Геррик! Геррик!.. Что ты наделал!..
И тут Геррик показал, что он действительно лорд и глава Дома. Он вздернул угловатый костяной подбородок и посмотрел на Алису, точно из неимоверной дали.
– Я сделал то, что должен был сделать, – холодно сказал он. – А теперь ты сделай то, что по законам нашего Дома должна сделать женщина!
Алиса молчала.
– Ну?
В голосе звякнул металл.
Тогда Алиса обернулась ко мне и склонила голову.
– Приветствую тебя, отныне сражающийся… – негромко сказала она.
Ресницы ее подрагивали.
Так я стал воином.
А другое событие, еще более неожиданное, чем первое, произошло ближе к вечеру. После церемонии посвящения меня почему-то охватил приступ отупляющей слабости – пришлось лечь и провести почти три часа в постели. У меня по-прежнему плыла голова, а в груди вместо сердца была какая-то намокшая вата.
Кстати, Геррик находил это вполне естественным.
– Так и должно быть, – успокоил он меня, на мгновение прикоснувшись ко лбу. – Посвящение захватывает человека полностью. Зато потом у тебя будет прилив сил.
Правда, пока что прилив сил был лишь у него самого. Он как будто преисполнился энергией, не позволяющей ни на секунду оставаться в покое. Быстро ходил по квартире, брал и сразу же клал на место разные вещи. Включил телевизор и тут же, поморщившись, вновь его выключил. Кажется, он был не в состоянии ни на чем сосредоточиться. Веки его опускались, и вдруг – распахивались как бы ударом. Яростный световой поток бушевал на дне глазных яблок. А часов в шесть вечера, когда я уже начал понемногу приходить в себя, он прицепил Эрринор к поясу, прикрыл его брошенным через руку плащом, и, не предупредив ни о чем, исчез из дома.
Меня это, честно говоря, устраивало. Если признаться, обряд посвящения подействовал на меня очень сильно. Конечно, он был не из нашей эпохи, а откуда-то из непрозрачной толщи веков; конечно, времена рыцарей и колдунов давно отошли в прошлое; конечно, сказка есть сказка, и она не может быть выше реальности, – все это так, однако, жар дымного светящегося меча остался во мне, я действительно будто родился заново, магия преобразила меня, и я двигался и разговаривал, как мне казалось, с гораздо большей уверенностью.