Мы лежали носом в горячей пыли. Это очень неприятно - лежать носом в пыли. Я давился кашлем, словно продирали горло наждачной бумагой.
- Дело дрянь, - спокойно сказал Водак.
Толстый подбородок его расплющился о линолеум - так он прижимался.
Головная машина меж тем, продавливая гусеницами асфальт, описывала, не торопясь, круг по площади, как скорлупой, заваленной пластами известки. Оба пулемета ее методично выхаркивали в окна жесткий свинец.
Будто дезинфицировали.
Я распластывался, как газетный лист, за остатками подоконника. Позади что-то обрушилось, надрывно простонало железо. Круглый термостат с культурами «вечного хлеба» внутри, вывалился из упоров и покатился, перемалывая стеклянные бюксы. С грохотом ударился о косяк.
- О, черт, - с досадой сказал Водак.
Танк замер напротив задымленных казарм. Пламя бодро обгладывало вздыбленный скелет арматуры. Оттуда еще постреливали - редко и совершенно бессмысленно. Это была агония. Гарнизон кончился.
- Как ты считаешь, местные? - через некоторое время спросил я.
- Вряд ли, - ответил Водак. - У здешнего правительства нет танков.
Конечно. Я мог бы сообразить и сам. Год назад Совет безопасности принял постановление о демилитаризации страны пребывания. Армия ликвидировалась, в распоряжении местных властей оставались лишь полицейские части. Целостность и суверенитет страны гарантировали Объединенные Нации. Значит, это были не местные экстремисты. Значит, это была заранее подготовленная интервенция. Регулярные воинские подразделения, обученные и оснащенные. Вероятно, сразу нескольких стран и почти наверняка с негласного одобрения какой-нибудь великой державы.
Тогда наше дело действительно дрянь.
На площади, как кнуты, хлопали одиночные выстрелы.
- Сволочи, раненых добивают, - Водак скривился. Из пореза на рыхлой щеке выбежала струйка крови. Он демонстративно расстегнул кобуру. - Мое место там.
- Не дури, майор, - нервно сказал я. - Куда это ты пойдешь - с пистолетиком…
- Знаю, - очень спокойно ответил Водак и опять застегнул кобуру. - Но ты все-таки запомни, что я - намеревался. У тебя память хорошая? Вот и запомни. И когда спросят, расскажешь, что именно - намеревался. А если потребуется, дашь письменные объяснения.
Я с изумлением посмотрел на него. Это был тот самый, давно знакомый мне Водак - стриженый и широкоплечий, всегда немногословный, уверенный в себе и других, чех, офицер международных войск, специалист по режиму на временно оккупированных территориях, с которым я каждую субботу играл в шахматы - по доллару партия, и умеренно, насколько позволяла валюта, поглощал диетические коктейли в подземном баре «Эвиста».
- Думаешь, потребуется?
- Обязательно потребуется, - злобновато сказал он. - Мне теперь полжизни придется объяснять, почему я здесь, а не там.
- А, кстати, майор, почему ты не там?
- Потому что я - здесь, - сказал Водак и отвернулся.
Стрельба тем временем прекратилась. Вероятно, остатки гарнизона отступили к окраинам. Только тоненько, как вьюга в трубе, завывало бесцветное пламя в казармах. Кажется, военная жизнь налаживалась. Весело дребезжа, вывернула из переулка полевая кухня, похожая на самовар с колесами. К ней потянулись солдаты в мышиной форме - с котелками и касками. Гораздо больше, чем можно было предполагать.
- У них, оказывается, и пехота имеется, - процедил Водак.
Вдруг шевельнул оттопыренными ушами и замер.
Внутри здания, где в сумраке журчала вода из пробитых труб, возникло негромкое, но пронзительное мяуканье. Почти визг - как будто вели ножом по стеклу.
- Клейст! - быстро сказал я. - Больше - некому!..
Водак мгновенно прижал мою голову к полу.
- Совсем очумел? Жить не хочешь?..
- Это же - Клейст, - сказал я, сдувая ртом пыль.
- Не глухой, слышу. Ты главное, не высовывайся.
- Значит, он жив…
- Что же нам - танцевать по этому поводу?
Мяукали жалобно и с каким-то безнадежным отчаянием. В детстве мне довелось видеть кошку, придавленную грузовиком. Здесь слышалось то же самое - невыносимо до слез. Переглянувшись, мы начали тихонько отползать от пролома. Халат задирался на голову, в локти чувствительно впивались осколки с пола.