Пока боги от науки определяли границу своего вмешательства в дела мира, настоящие боги срочно меняли телами тех, кто отказывался от мозгов, и тех, кто их не имел, но обладал хваткой и более спокойным темпераментом. Работы было много, но не столько, сколько было у тех легендарных мастеров, которые делали человеческие души. Ведь полным–полно было тех, кто спокойно наслаждался своими способностями, в меру помогал другим и не желал выделяться. Мы все знаем истину о том, что именно обычно всплывает, и настало время ее применить.
Часть 11. Между всем и всем
Глава 1
Степа и Женя, для которых этот год был выпускным, изо всех сил растягивали эту относительно безответственную пору, но лето все же настало. Сдав экзамены и разобравшись с бумажной волокитой по поводу поступления, мальчики вернулись в конец мая и принялись обсуждать с младшими товарищами — Костей и Сашей — планы на лето:
— Как хотите — Робинзонада! — озвучил общую мысль Женя. — Напоследок окунуться в эту неповторимую атмосферу еще никому не мешало. — Выражение его лица стало мечтательным.
— А что будем делать с армией? — не преминул поддеть его Степа.
— Сходим, куда деваться. Самодисциплина, все такое.
— Какая самодисциплина? — хмыкнул Степа. — Мы, что ли, сможем честно служить, не залезать в Сеть, не гулять по ночам по миру и не наедаться не учтенными в законе сохранения вещества вкусностями? Говорю за себя — нет. А так, конечно, надо отдать долг стране. Только какой год под это брать?
— Скажи лучше — какой писать в документах, — поправил Женя. — Хотя это–то не проблема.
Решив все животрепещущие вопросы, четверка отправилась оплачивать путевки.
Что можно написать про Валдай? Можно исписать десяток страниц тем, с какими странными, хорошими и разными людьми сводит там судьба, какие песни там поют и как всю смену хочется домой, а еще до конца июня начинает люто и яростно тянуть обратно в лагерь. Можно перечислить надписи на футболках и звездные фразочки инструкторов. Можно упирать на туристскую романтику — стакан горячего чаю после четырех часов гребли под дождем, баня и сухая одежда после похода, звуки гитары в сумерках, — потому что для классических «вздохов при луне» и время уже не то, и комаров слишком много.
— Вот и пролетела смена… — вздохнул, когда пришло время вздыхать, Степа.
— Мы вернемся, — пообещал Костя сосновым корням, влезая в автобус. — Ага, такой я сентиментальный.
— Наверно, все же нагрянем инструкторами, — согласился Женя. — Хотя я себя совершенно не представляю в этой роли. А Степу — еще меньше.
— Вы трое — совершенно ненормальные! — воскликнула Саша. — Но я в этом совершенно с вами солидарна.
— Это уже судьба, Саш. Ну и влипла ты, когда мы с тобой познакомились, — шутливо заметил Костя.
— Я влипла чуть раньше и чуть крепче, но абсолютно счастлива, — ответила Саша.
Автобус мерно, даже слишком мерно катил по дорогам, мимо сел с замечательными названиями вроде «Дурыкино» и «Новинка» и, естественно, навстречу будущему. А какое оно — будущее? Десятка два олимпиад в год и великая интеллектуальная дружба для Кости с Сашей, веселая студенческая жизнь и поиски себя/любви для Степы с Женей, еще сколько–то лет удовлетворения от работы для Галины Александровны. Если мы хотим чего–то интересного, самое время перепрыгнуть через сколько–то лет, примерно через восемь–девять. Старшим мальчикам в это время будет аккурат по двадцать пять — замечательный возраст. Так и поступим.
Глава 2
— «Но нам всего по двадцать пять, свое сумеем отстоять, победа завтра встанет вместе с нами», — пропел Женя в середине очередного вечера, заполненного двумя чайниками чая и размышлениями о жизни.
— «Не нужно славы и дворцов, на них хватает мудрецов, поверьте, всем нам хочется немного…», — поправил Степа. — Там и такие строчки есть. Хотя Шевчук, бесспорно, гений.
— Что–то уж слишком часто мы с тобой думаем об одном и том же, читаем одно и то же, любим одно и то же, — заметил Женя. — Вот, я уже и говорю совершенно так же, как ты.
— Десяток–то нашей дружбе сравнялся, чего ты хочешь? — риторически ответствовал Степа. — И почти все это время мы открываем друг другу свое сознание до такой степени, что я уже не очень–то понимаю, где кончается мое и начинается твое.