— Да, я имел честь общаться с ним, и неоднократно. Кроме того, князь Дис сопровождал нашу школу на турнир. Вчера в Плескавице нас переправлял портальный, а я… Так вышло, что я отстал, — пояснил я на ходу.
— Как называется ваша школа? — спросил у меня комендант, жестом предлагая свернуть к лестнице, ведущей прямо на городскую стену.
— «Парящего грифа».
— Оу, — как-то неопределенно удивился тот. — Нет, я не получал никаких сообщений по этому поводу. Однако же если представители вашей школы все еще здесь, они наверняка взяли комнаты в какой-нибудь таверне возле площади Великого Диониса.
— Спасибо за подсказку.
Мы поднялись по узкой лестнице наверх, прошли по стене и очутились в небольшом помещении внутри одной из четырех смотровых башен крепости.
Это была небольшая пропыленная комнатка, похожая на кабинет писаря. На длинных полках вдоль стен стояли большие книги и рядами лежали пожелтевшие от времени свитки со сломанными печатями. Два квадратных стола, сдвинутые вместе в середине комнаты, были окружены грубыми стульями.
— Присаживайтесь, — сказал комендант, доставая из закрытого шкафа графин и пару стаканов. — Выпьете со мной?
— С удовольствием.
Он плеснул на дно стаканов красно-коричневую жидкость из графина, и мы вздрогнули.
— Настойка? — удивился я неожиданно новому вкусу.
— Обычная северная рябиновка, — пояснил комендант. — Если что, официально запрещенная, поскольку считается еретическим напитком.
Хорошо, что я уже все выпил, а то бы подавился.
— Серьезно? Бывают еретические напитки?..
Комендант с усталым вздохом расположился напротив меня.
— Рад за вас, если вы еще хоть чему-то в этой жизни удивляетесь, — проговорил он. — Меня зовут Георг Ольшанский. А кто вы?
— Даниил. Даниил из «Парящего грифа».
Комендант многозначительно хмыкнул.
— Серьезно?..
— А что не так? — удивленно развел я руками.
Ольшанский вдруг улыбнулся. И улыбка сделала его жесткое лицо доброжелательным и светлым.
— Радуюсь, что, оказывается, мне тоже есть чему удивиться. Просто немного слышал о вас, и никогда бы не подумал, что… Впрочем, слухи и болтовня всегда были пустым делом. Я предлагаю вам перейти в смежную комнату — там мои личные апартаменты, и снять с себя грязную одежду. Пока ее почистят, можете воспользоваться моим умывальником и халатом — если пожелаете.
— Благодарю. И самым наглым образом принимаю ваше предложение, потому что в таком виде только детей пугать.
— Хорошо, — кивнул комендант. — Может, еще по одной? А потом уже умываться?
— Давайте, — согласился я.
Мы снова выпили.
— Своим людям я хвост на локоть намотаю, вы не сомневайтесь, — уверил меня Ольшанский. — Но вы уж не держите на них зла. На самом деле они неплохие парни, просто одному горе-вояке командирский плащ, видать, на голову давит — так услужить старается, что аж из шкуры вон лезет. Того и гляди, вовсе вылезет. Но я бы предпочел самостоятельно определить меру наказания.
Я тронул битую челюсть.
— Да я и не собирался никому жаловаться, если вы об этом.
— За это — отдельное человеческое спасибо, — опять улыбнулся Ольшанский. — Подите посмотрите, там довольно воды? Условия, конечно, здесь оставляют желать лучшего, живем скромно и по-солдатски, но тут уж ничего не поделаешь.
— Ерунда, — махнул я рукой. — Есть вода — и то счастье. Могу я вас попросить об одолжении? Моего соратника и осла ваши люди посадили в отдельную камеру.
— Да уж, соратники бывают разные, — понимающе кивнул Ольшанский.
Я рассмеялся.
— Нет, вы не поняли. Это не соратник-осел. Хотя в данном конкретном случае вы, может быть, в чем-то и правы. Но я имел в виду, что соратник вместе с моим ослом. Вдвоем. В тюремной камере.
Повисла пауза.
Комендант непонимающе моргнул. Потом еще раз.
— В смысле… Прямо вместе? В камере?..
— Да, прямо вместе.
Ольшанский тихо выругался.
— Совсем с ума сошли мои идиоты. Я распоряжусь, чтобы их отпустили и… по всей видимости, тоже привели в порядок.
Так благодаря подарку Альбы меньше чем через час я, Кир и присмиревший Буцефал покинули гостеприимную крепость, которая, как оказалось, носила название «храмовой».
Кир ворчал и чертыхался. Бубнил себе под нос, что только вчера он было решил, что я — нормальный мужик и со мной можно иметь дело. Однако же он ошибся, и я как был черезжопником, так им и остался.
Я не обращал на это внимания. Сверху меня пригревало солнце, изнутри — еретическое тепло северной рябиновки, которой меня щедро угостил Ольшанский. Так что я молча тащил за повод Буцефала и внимательно глазел по сторонам, пытаясь соотнести расположение улиц с той схемой, что мне показал комендант в своем кабинете.