— Эй, эмм… Ты это, обратно надень! — взмолился я.
— Ваши органы размножения просто чудовищны, — констатировал Оракул. — Они мешают. Они неудобные. Они живут своей собственной жизнью, доставляя регулярный дискомфорт. Такое мог бы придумать пьяный Дионис, чтобы посмеяться.
Мне стало смешно.
— Просто ты не научился им пользоваться как следует, — стараясь сохранить серьезное лицо, проговорил я.
— Ты говоришь о процессе оплодотворения? — поинтересовался Оракул, возвращая штаны на место. — Я наблюдал разные варианты. Выглядит отталкивающе.
Я тяжко вздохнул. Господи, будто с мелким сыном просветительную работу провожу на тему полового созревания!
— Видишь ли… — сказал я. — Процесс оплодотворения, как ты выразился, это в определенном смысле таинство, которое не подразумевает сторонних наблюдателей. К нему должны иметь отношение только участники. И тогда все в корне меняется.
— Но я всегда наблюдаю. За всем. И за всеми. Такова моя суть. И мне не хочется наблюдать себя в таком виде.
Я задумчиво почесал затылок. Прикинул мысленно и так, и эдак. Хотелось бы мне на месте Оракула пялиться на собственную задницу в самый ответственный момент? Оч-чень большой вопрос.
— Возможно, не лишено смысла, — пробормотал я. — А ты… Не можешь это как-нибудь отключать хоть иногда?
— А ты можешь хоть иногда отключать у себя биологические процессы?
— Понял. Глупость сказал.
Оракул кивнул.
— Что по-настоящему прекрасно в вашем теле так это возможность чувствовать вкус, — с задумчивым и серьезным видом проговорил Оракул, разглядывая меня. — Мне понравился шоколад. И яблоки.
— А ты до сих пор не ощущал вкуса?
— Нет. У меня не было соответствующих рецепторов. Я вообще не использовал биологическую форму. Слишком уязвимая и медленная. Мне не подходит. Не нравится.
Я усмехнулся.
Ну, теперь ясно, почему никто не видел его лица. Ведь лица-то, судя по всему, раньше и не было.
—… И не понимал тех, кто хотел. Не понимал брата Сотота.
Он развернулся опять к своему столу. На мгновение замер, а потом вдруг с неожиданной яростью смахнул с него всю еду, до которой дотягивался. Хлеб, сыр, старое мясо и колбасы повалились на пол. Оракул выпрямился. Посмотрел на правый рукав своей пижамы, который испачкался. Усмехнулся. И, продолжая разглядывать пятно на рукаве, снова заговорил.
— Сначала их занимало создание глобальных и постоянных систем. Совершенным казалось сильное и долговечное. Но потом стало интересно делать хрупкое с большим количеством индивидуальных черт.
Он подошел к столу с другой стороны и тем же движением смахнул разложенную там еду на землю.
—… Животные, Цветы. Человекообразные боги. Человек. Мы наблюдали, как все развивается. В какой момент все вышло из-под контроля? Когда уязвимые твари вдруг решили, будто они неуязвимы настолько, что могут пленить и лишить рассудка творца? Когда младшие успели присвоить себе право решать судьбу старших?
— Ты говоришь о Сототе, — понял я.
— Да. И не только.
Оракул, похрустывая костяшками под босыми ногами, приблизился ко мне. Его прохладная ладонь легла на мой лоб.
И в тот же миг у меня перед глазами потемнело. В кромешной тьме тянулось множество линий, то соединяясь, то разделяясь, как ветви.
— Древо вероятностей велико, — услышал я голос Оракула. — Но не для всех. И не в каждый момент времени…
Одна из светящихся ветвей вдруг приблизилась ко мне, ослепляя, и через мгновение я увидел окровавленного Яна и Фортуну, рыдающую над ним. Грязный снег. Солнце. И уродливые длинные тени, сгущавшиеся вокруг…
Потом картинка погасла, и передо мной опять появились линии. Другая ветвь приблизилась ко мне, и я увидел уже два мертвых тела на молодой зеленой траве на тренировочной площадке в школе «Парящего Грифа». Ветер шевелил рыжие волосы Сета. Израненный Азра сражался с полуобнаженным гигантом с раскаленно-красным мечом. А чуть поодаль я увидел себя в луже крови и с обрубленной культей вместо правой руки.
— Хочешь сказать, мои друзья погибнут? — проговорил я.
Оракул убрал руку от моего лица.
— Да. Во всех пяти вероятностях, что им остались. Суть одна. Детали разные. И одна из таких деталей — твоя собственная жизнь.
Он с пристальным вниманием смотрел на меня, не моргая.
— Гости приглашены. Блюда расставлены. Приборы приготовлены для трапезы. Время работает против тебя.
— И как это исправить? — спросил я, чувствуя, как руки опять невольно сжимаются в кулаки.