Я удивленно приподнял брови.
— А у нас будет какой-то совет?
— В шесть вечера. И ты вроде как приглашен.
— А-ааа, — протянул я, соображая. Так вот почему Альба просил меня прийти к определенному часу!
Я опрокинул в себя коньяк. На пустой желудок он показался резковатым, так что я невольно содрогнулся и поморщился.
— Пойдем поедим? — предложил я, чувствуя, как хмельная жидкость обволакивает сознание. — На премиальные деньги.
Так мы втроем перебрались из комнаты в харчевню, где и позавтракали. Или пообедали. В любом случае, еда была вкусной, компания после коньячка тоже стала вполне улыбчивой и настроенной на дружественный лад.
Короче, я оставил девчонок в харчевне поедать пирожные абсолютно без опасений, что кого-нибудь потом не досчитаюсь. И отправился на поиски приличной одежды.
Полуденное солнце щедро заливало город своим ослепительным сиянием. Блестели крыши, железные цепи над вывесками, горбушки булыжников и кудри по-летнему прихорошившихся девушек. Запах свежего ржаного хлеба уютным облаком ползло из пекарни по улице.
Я отыскал для себя приличный комплект одежды — крепкие штаны, рубашку безо всяких излишеств и кружевных оборок, тонкие сапоги и легкую куртку а-ля Нергал. Потом зашел к цирюльнику, где меня постригли и побрили по высшему разряду, надушив напоследок каким-то ядреным лосьоном, от которого местная болонка трижды чихнула и ушла во двор.
Вот такой весь чистый и благоухающий назло всем собакам я вышел на улицу.
И обратил внимание на карету с опущенными занавесками на окошках, стоявшую на другой стороне улицы.
Уж больно странное место выбрал возница, чтобы остановиться — аккурат между гончарной лавкой и магазинчиком овощей.
Люди, разъезжающие в каретах, по таким местам не ходят. У них для этого слуги имеются.
Стоило только мне спуститься с крыльца и направиться вдоль по улице, как сонный возница встрепенулся, щелкнул поводьями, и карета потащилась по мостовой, неторопливо нагоняя меня.
Наконец, мы поравнялись, и рука в белой перчатке отодвинула опущенную занавеску.
— Даниил, друг мой! — услышал я знакомый голос барона.
Карета остановилась. Дверца открылась сама собой, и я увидел сидящего на бархатных подушках Самеди — как всегда, в безукоризненном черном костюме, цилиндре и сигарой в белоснежных зубах.
— Куда бы вы не направлялись, позвольте вас подвезти, — сказал он, мигнув в мою сторону огоньками глаз.
Я хмыкнул.
Вечно он путается с личными местоимениями. То на «ты», то на «вы».
— Буду рад вашей компании, — в тон ему ответил я, забираясь в карету.
Дверца захлопнулась точно так же, как и открылась — безо всякой посторонней помощи. Лошади расслабленной трусцой двинулись дальше.
— Ну и зачем я вам понадобился? — в лоб спросил я.
Самеди сделал небрежный жест рукой.
— Да, собственно, ничего такого. Как говорится, просто ехал мимо.
— Верю. И ехал мимо, и стоял возле — все по чистой случайности, — проговорил я с усмешкой, уставившись на своего загадочного собеседника.
Барон глубоко вздохнул.
— Ну… Если быть совсем честным, имеется у меня к вам один разговор. Однако же есть один щекотливый нюанс. Теоретически я не могу и не должен знать о предмете, который хотел обсудить. А мне бы не хотелось подорвать то хрупкое доверие, которое образовалось у нас в последние дни.
Я с улыбкой прищурился.
— Да полно, барон. Обещаю сильно не удивляться. Так, о чем идет речь?
— О тебе, — отозвался Самеди, небрежно сдвинув со своей стороны занавеску на окошке так, чтобы в небольшую щель было видно улицу. — Я готов предложить тебе сделку, — сказал он, глядя в окно. — Договор, который дарует тебе свободу от любых манипуляций и попыток давления.
И откуда же ты, сукин сын, узнал обо всем?
Впрочем, задавать этот вопрос вслух я не стал. Вместо этого с улыбкой сказал:
— Сгораю от любопытства.
— Видишь ли… Мертвое не умирает.
Я чуть не подавился.
— Что-что, прости?..
— Если ты по доброй воле отдашь мне свою жизнь и душу, бояться смерти и боли тебе больше не придется. Я все сделаю быстро и безболезненно. После этого я могу поднять твое мертвое тело и отдать его тебе же в пользование на какой-то срок. Твои способности останутся при тебе. Твои физические возможности удесятерятся. Пару лет ты мало чем будешь внешне отличаться от живых. Конечно, потом необратимые процессы все равно дадут о себе знать…