Я ослабил хватку и чуть натянул поводья, заставляя коня замедлиться.
— Слышите?..
Все остальные тоже притормозили и прислушались.
— Это там, — уверенно сказала Ника, указав направление прямо через заросли малины и бузины.
— А надо? — спросил Рыжий. — Вообще-то у нас дело срочное.
— Пять минут погоды не сделают, а у меня того! Благословение Фортуны. Вдруг сейчас мимо проеду и свою удачу упущу? — сказал я. Но, памятуя все варианты проявлений этого самого благословения, на всякий случай перекрестился и поломился прямо через кусты, пока не оказался на небольшой зеленой проплешине между двумя раскидистыми старыми дубами. От кряжистых стволов тянулись два каната крепчайшей паутины, соединяясь над центром поляны в большое веретено. А гигантская Арахна, мурлыкая обещания, что скоро уже больно не будет, тщательно обматывала липкой нитью свою жертву, от которой оставались видимыми только плечи и нижняя часть лица с белым флагом кляпа, торчащего изо рта.
— Скоро все будет хорошо, — радостно уверяла паучиха свой будущий ужин. — Ты, главное не сопротивляйся. Если будешь сопротивляться, получится больнее и дольше… Ну кто тут еще⁈ — яростно рявкнула она, подтерла мускулистой рукой слюну с подбородка и обернулась.
— Ой… — проговорила она, сдуваясь у меня на глазах в свой обычный облик. — Как-то… Неловко вышло… — смущенно, как тургеневская девушка, пролепетала она, хлопая ресницами. Будто не человека сожрать собиралась, а юбку нечаянно чуть выше положенного задрала.
Рыжий, появившийся на поляне следом за мной, многозначительно присвистнул.
— Вот это да. Жертвоприношение в самом, так сказать, разгаре.
— Ты что здесь делаешь? — разозлился я на Арахну. — С ума сошла? Забыла о запрете на охоту на людей⁈
Я спрыгнул с коня и мечом разрубил сплетение нитей ее паутины, на котором висел кокон. Его обитатель со стоном стукнулся об землю.
— Это несправедливо! — обиженно всхлипнула паучиха. — Почему всем вокруг можно убивать друг друга, а мне нельзя даже немножечко?..
— Потому что нельзя быть немножечко убийцей! И просто так жрать людей — нельзя! — прикрикнул я на нее.
Арахна втянула голову в плечи.
— Вот ведь раскричался-то, — пробубнила она себе под нос. — Пожалел какого-то пьяницу из борделя…
Склонившись над коконом, я разрезал ножом липкую субстанцию, скрывающую лицо.
И с изумлением увидел перед собой… Оракула!
Бедный беспомощный протобог жалобно всхлипнул, посмотрев на меня глазами, полными ужаса.
— А говорил, что сможешь о себе позаботиться, — с укором сказал я, вынимая кляп у него изо рта.
Вот только форма кляпа заставила меня озадаченно присвистнуть.
У меня в руках были женские трусики с кружевной оборкой и кокетливым бантиком.
— Клянусь, у нее были только две ноги! — с жаром прошептал Оракул. — Честное слово! Признаюсь честно, я был пьян, но не настолько, чтобы не заметить шесть лишних ног! Ведь правда? Нельзя же настолько напиться? Прошу, скажи мне!
Я хмыкнул, пытаясь удержаться от смеха. Взглянул на покрасневшего до корней волос Оракула. Потом — на Арахну. И на бельишко у меня в руках.
— Ну… тебе в утешение я могу только сказать, что, судя по всему, конкретно в этих труселях есть дырки лишь для одной пары ног. Осталось только вспомнить, с какой конкретно персоны они были сняты… — проговорил я, разворачивая кружева. А они все не кончались и не кончались… Окинув взглядом открывшуюся взгляду финальную панораму, я задумчиво добавил. — Хотя иногда лучше не вспоминать.
Глава 23
Обычная жопа, полная задница и абсолютный звездец
Пока я освобождал несчастного Оракула от паутины, чувствуя, как ее желудочно-кишечная влага разъедает руки, к нам подъехали и припозднившиеся девочки. Не знаю, отчего они там задержались, но Ника казалась встревоженной — в отличии от Демки, сохраняющей демонстративное спокойствие. Под разъяснения Рыжего моя богиня ловко соскочила с лошади и подошла к нам.
— И почему я не удивлена, что последний пьянчуга из борделя оказался твоим знакомым? — проговорила она с шутливым сарказмом в голосе.
Эрик с улыбкой отвернулся.
Я зыркнул на нее исподлобья и, тоже улыбаясь, ответил:
— Ну… Может, потому что я — славный парень, и в городе меня каждая собака знает?
— Я — не собака! — обиженно отозвался Оракул.
— Ага. Ты — непонятый художник, свершающий возлияния на алтарь своего поруганного таланта, — насмешливо фыркнула Деметра.