46. Ну, полный Пелопс…
У Пелопса – да-да, это который сын Тантала, а по совместительству – вкусная и полезная пища для богов – жизнь как-то не складывалась. Да и прямо скажем: какая уж тут жизнь, когда досье на парня могло бы выглядеть примерно так:
Психологические травмы: в наличии. Убит, расчленен, приготовлен собственным отцом, воскрешен бессмертными богами (далее – список последствий, от истерик до энуреза).
Физические травмы: в наличии. Плечо съедено Деметрой. Протезирование из слоновой кости осуществлялось профессионалом по всему, т.е. Гермесом. Недостаток: протез явно выделяется цветом, отчего кажется, что у пациента кожное заболевание (прим.: слегка пятнист).
Семейное положение: отец низвергнут в Тартар за кощунство. Срок: вечность (далее – длинный список примечаний, как такое влияет на неокрепшую юную психику).
С таким-то анамнезом Пелопсу было просто противопоказано сидеть на троне Сипила, и он на нем, натурально, не удержался. Трон у него быстро отвоевал царь Трои, Пелопс быстренько собрал вещички, нагрузил их на несколько кораблей и отбыл на юга.
Почему-то юга оказались в стороне Греции, где Пелопс с соратниками и осел – на полуострове, который в приступе оригинальности окрестил Пелопоннесом.
На новом месте Пелопс занимался прямо противоположными делами: лечил психику и крутил роман с Посейдоном. Посейдон таким поворотом дел был вполне доволен и даже подарил любовнику и внучатому племяннику колесницу с упряжкой – мол, давай, занимайся иппотерапией (лечением лошадьми), активнее поправляй психику! Видимо, бедный прожеванный Пелопс немного не так понял насчет иппотерапии, потому что вскоре влюбился в девушку по имени Гипподамия («смирная лошадь»). Девушка с таким поэтическим именем была дочкой Эномая – царя города с не менее поэтическим названием Писа.
И сулила эта влюбленность Пелопсу, простите, нечто прямо созвучное с названием города.
Когда-то давно какой-то оракул выдал Эномаю, что, видите ли, его убьет зять. С этих пор царь Писы серьезно был озабочен тем, чтобы его дочка осталась старой девой до пенсии. К несчастью, дочка была красивой, а потому женихи лезли, как осы на мед в шоколаде. Разгон метлой, прямые отказы в духе «у тебя ноги кривые, тебе не быть моим зятем» и бодрые пенделя на женихов не действовали: те перли, как лосось на нерест. И в один прекрасный день Эномая таки осенило: «Эврика! Я лучший колесничий во всей Греции, так почему б мне не заявить, что я выдам дочку только за того, кто победит меня в этом деле! Ну, а чтобы так не ломились… а, пожалуй, буду-ка я головы проигравшим отсекать. И дочь не замужем, и мне не скучно».
Блестящая мысль тут же и была реализована.
Сначала по инерции женихи все-таки перли. Но после того, как Эномай одержал первые пять побед и приколотил к дверям своего дворца первые пять голов – количество желающих начало плавно убавляться…
Словом, дело шло к полному жениховскому вакууму, Эномай радовался, Гипподамия печалилась, но тут заявился пожеванный психический Пелопс с упряжкой Посейдона – и заявил, что хочет жениться.
– Хорошее дело! – одобрил Эномай. – А у меня как раз на дверке и место есть свободное…
Пелопс отнесся к такому заявлению с похвальным пофигизмом, как тот, кого уже расчленяли. Мотающиеся на дверке головы сына Тантала тоже особо не смутили. Эномай решил конкретизировать инсинуации:
– Значит, так, герой! Завтра едем на колесницах отсюда до жертвенника Посейдона в Коринфе. Победишь – женишься. Не победишь… видал мое копье? Знаешь, что такое Аид? Ну, в общем, логическую цепочку можешь сам построить.
От Эномая Пелопс ушел, усиленно шевеля мозгами. Ясно было, что даже с упряжкой Посейдона состязаться с лучшим колесничим Греции… хм, в мысли опять просится название города…
Решение наметилось интуитивно верное и актуальное во все времена: дать взятку. Пелопс отловил колесничных дел мастера Миртила и начал его уламывать сотворить с колесницей Эномая что-нибудь такое… этакое… чтобы настала колеснице… долгое молчание – и название города.
Миртил всячески кочевряжился, но только потому, что был сыном Гермеса и хотел поторговаться. В конце концов сошлись на половине царства и первой ночи с Гипподамией. Эномай пошел успокаивать психику, а Миртил – портить колесницу своему царю.