В общем, Латона не успела даже дожаловаться. Она только начала вздымать горький вопль о том, как ее, бедную-травмированную оскорбляют, как ее деточек равняют со смертными… а Аполлон уже схватился одновременно за лук и за кифару.
– Воспеть? Застрелить? А, нафиг, воспеть всегда успею…
У Артемиды кифары не было, а потому она только сурово уточнила имя и координаты. После чего олимпийские близняшки, зловеще громыхая стрелами в колчанах, понеслись к Фивам.
По несчастливой случайности все сыновья Ниобы как раз принимали участие в игрищах возле города. Аполлон только ручки потер: игрища… потные мужики бегают… о, а вот и мишеньки!
Очень-очень скоро количество сыновей у Ниобы с семи упало до одного. Аполлон стрелял. Артемида комментировала, что «братик, ты хоть целься так, чтобы не только насмерть, но еще и обидно!» Сыновья Ниобы падали и умирали. Правда, младшенький Илионей на время выпал из этого списка, когда взмолился к олимпийцам о пощаде.
Аполлон ужасно его просьбой проникся. Правда, уже после того, как выпустил стрелу.
Муж Ниобы, как только узнал, что количество его сыновей внезапно обнулилось, на время стал немножко японцем и совершил сепукку, но в элладском стиле: без церемоний, просто с прыжком на меч с разбега.
Словом, дочка Тантала могла себе веселиться, потому что уж точно не посрамила папенькиной памяти и вошла в историю. Но гены таки дали себя знать еще раз, и Ниоба заорала в небо что-то наподобие:
– Утрись, жестокая Латона! Вы перегрохали моих сыновей, а детей у меня все еще больше! Семь против двух, бе-бе-бе!
Аполлон при виде такого дурошлепства стал столбом с кифарой. Артемида переставила братца в сторонку, поплевала на руки и взялась за лук…
Очень скоро дочерей у Латоны стало так же мало, как и сыновей. Младшая, правда, попыталась укрыться у мамы в юбках, а Ниоба как раз даже попробовала молить о пощаде… но Артемида, как истинный снайпер, выполняла заказ до конца.
Внезапно бездетная и внезапно вдовая Ниоба посмотрела на тела, мысленно подытожила, что, пожалуй, папу она сделала, и от осознания себя такой превратилась в памятник себе же. Божественный вихрь переставил скульптуру «чемпионка по тупости» на гору Сипил – родину Ниобы. Памятник стоит и льет чемпионские слезы – хотя аэды утверждают, что он от горя плачет, а им, конечно, виднее.
48. О пользе энтомологии
После всяких-разных баек про кары, смерти и предательства хочется чего-нибудь глобального, как геноцид. А в марафоне «абзац для греков»Зевс и Гера вряд ли уступили бы кому-нибудь первенство.
Очередной локальный армагеддец случился на острове Эгина, царем которого был сынок Зевса Эак и, собственно, случился именно потому, что царь был сыном Зевса.
Для начала Гера подвесила над Эгиной туман. Месяца четыре все мероприятия на острове происходили в дымовой завесе и под аккомпанемент дружных воплей: «Лоша-а-адка!»
Царь Эак, то ли по честности своей, то ли по наследственности, особо не парился.
На пятый месяц туман рассеялся, но Гера быстро заставила выживших эгинцев вспомнить поговорку о том, что «не понос так золотуха»: остров превратился в террариум. Ядовитые гады лезли из колодцев, ручьев, щелей в земле… ну, словом, отовсюду. В конце концов население острова дружными рядами сошло в Аидово царство, но Эака и это не особо смутило: он сидел себе под дубом и занимался наблюдениями над муравьями.
Выжившие сыновья Эака скитались где-то в окрестностях, оплакивая свое право на наследство.
В конце концов их стоны так достали сына Зевса, что тот воззвал к бате: мол, так и так, я был таким благопристойным и законопослушным, а мне тут жителей перетравили, ну сделай же ты хоть что-нибудь!
В ответ в дуб, под которым расположился царь, бумкнула молния. Иной бы увидел в этом тактичную олимпийскую просьбу «отлезть и не беспокоить» или, на худой конец, инструкцию о том, как вредно сидеть под дубами во время грозы… но оптимист Эак сходу рассмотрел знамение от родителя. Посмотрев на муравьиную кучу – предмет своих недавних наблюдений – он озвучил притязания поконкретнее: «Эх, вот бы мне столько подданных и таких же трудолюбивых, как эти муравьи!» И вопросительно вперился в небо.
Небо ответило многозначительной гримасой, Эак плюнул и завалился спать, причем снил муравьев, которые превращаются в людей.
Проснулся Эак под обожженным дубом без муравьиной кучи. И не успел еще огорчиться – мол, как так, и сон наврал, и энтомологию мне изгадили – как к нему подбежали сыновья с воплями: «Папо, папо, там люди из муравьев выросли!»