– Смотри! До чего ты довела все! Убита собственным сыном…
Он тяжело вздохнул. Он продолжал говорить, хотя знал, что она его не слышит.
– Знаешь, я слышал, что сыновья часто выбирают себе женщин похожих на своих матерей. Тогда, давно, я умудрился влюбиться в Лидию. Говорят, ты много с ней общалась, настраивая её против брата… так вот… вы с ней очень похожи. Ей тоже было наплевать на семью. Она тоже больше пеклась о себе, чем о своих детях. Но ты действительно любила нашего отца. Только он тебя, как видишь, нет. А вот Лидия никого не любила. Но в остальном вы с ней так похожи… Даже смерть вы получили от руки близких… Мне жаль тебя. Мне тяжело, не думай, я не снимаю с себя ни капли вины. Но я должен попытаться все исправить и дать следующему поколению шанс. Они не виноваты, что им не повезло с родней…
Но тут он не выдержал. Из его глас полились рекой слёзы.
– Мама! Почему?
Кричал он. Он любил её, не смотря на то, что сделал с ней.
– Мама! За что?
Кричал он ещё громче. Он надеялся заглушить боль своим криком. Но у него не получалось.
– Мама!
Он обнял её труп и решил предать его морю. Она всегда любила это место и это море. В доказательство того, что дело сделано он обмакнул белый платок в её крови и срезал два локона с её головы. Потом он унес её к морю и пустил в "последнее плавание" на одной из деревянных лодок, что стояли у причала.
Он ещё долго провожал лодку взглядом, пока отлив уносил её далеко в море. Через день дороги он снова был в городе богов и предстал перед отцом, чтобы сообщить о том, что дело сделано. Отец был сильно удивлён, что Эгундур так быстро управился.
– Эгундур, как? Уже?
Но Эгундур ничего не ответил. Он молча положил на стол платок и локон волос (второй он оставил себе). Когда Всевар увидел эти вещи, в его глазах блестнула искра. Она была настолько быстрой, что Эгундур не заметил бы её, если бы не наблюдал внимательно за реакцией отца. Это была искра того "старого" отца, ещё до того как он взошёл на трон. Эта искра любила ту, кого убил Эгундур. И с её смертью она в последний раз попыталась прорваться и "разбудить" сердце Всевара. Но, судя по всему, у неё не получилось, и она тоже погибла. Это была "последняя вспышка".
– Эгундур, у меня нет слов… Ты сослужил мне невероятную службу. Весь город богов будет почитать тебя как героя. Скажи, а что ты сделал с трупом?
Голос Всевара был спокойным и благодарным. В нем больше не чувствовалось ни капельки любви.
– Я отправил его на лодке в море. Она его очень любила. Я уверен, она бы хотела, чтобы я так сделал…
В том же тоне ответил Эгундур.
– Да, да, да.
Зваверещал отец.
– Но, я имел в виду другое. Её сила… Ты её забрал?
Такой вопрос сразил Эгундура на повал.
– Отец?!?
Отчаянно произнёс Эгундур. Он не мог поверить, что Всевар мог спрашивать такое. Власть совсем свела его с ума. Он относился к ней теперь как к "куску мяса", никакого уважения. Эгундур забрал силу, но только чтобы оживить своего брата. И он бы никогда так не поступил, если бы не было такой острой необходимости.
– Ах, ну да… Извини… Все же она была твоей матерью… Я слишком много требую. Извини. Пускай покоится с миром. А запас яда я из другого бога восполню. Ты прав.
– Отец…
Ещё более потерянно произнёс Эгундур. Он просто не знал, что сказать.
– Да, сын мой! Я не забыл. Я все помню. Ты проявил невероятную стойкость и верность, даже в самой сложной ситуации, которую я могу представить. И потому я, именем верховного бога, прощаю тебе все грехи. Теперь ты невинен для двора.
После этих слов Всевар поставил печать на один из документов, что лежали у него на столе, и передал его Эгундуру. Это было что-то на подобии амнистии. На самом деле Эгундуру было нужно совсем не это. Но он благодарно принял документ и спешно покинул замок. Потом он просто заперся в своих владениях и не выходил оттуда. Помимо пряди волос матери Эгундур ещё не вернул отцу остаток божественного яда, что оставался в склянке. Он припас его для себя и для плана мести, совместно с детьми Эдигуса. Но, не смотря на все свои планы, глядя на эту склянку, его стали преследовать мысли о суициде. Он не знал что делать. Ещё никогда у него не было таких проблем. Потому он не придумал ничего лучше, чем запереться в своём имении.