Чтобы она… Ну да, он предлагает ей, Сервилии, стать его женой.
– Уж не знаю, что и ответить, я польщена… – Она искала благовидный предлог, чтобы его выставить. Да, он привлекал её и одновременно отталкивал… Но, пожалуй, отталкивал сильнее…
– Ответь «да», – велел Бенит и сгрёб её в охапку.
Сервилия испуганно ойкнула. Поцелуй был страстным, объятия – грубыми. Бенит старался поразить своей животной страстью. Сервилия не сопротивлялась. Её всегда влекло к молодым и страстным любовникам.
– Ты надеешься на мою помощь? – спросила Сервилия, когда они уже отдыхали, бесстыдно раскинувшись на ложе обнажёнными. Он – покуривая табачную палочку, она – устроив голову на сгибе его руки.
Гладкое тело Бенита уже начинало заплывать жирком, заметно обозначился животик. Но вообще-то он симпатичный парень.
– И на помощь стихоплётов, что являются к тебе пожрать на дармовщинку,-добавил Бенит.
– Не любишь поэтов? – деланно изумилась Сервилия.
– Я сам поэт, – гордо отвечал Бенит. – И не люблю слюнтяев и врунов.
«А он далеко пойдёт», – в который раз подумала Сервилия.
Поначалу мысль стать женой Бенита показалась ей безумной. Потом, с каждой минутой, все более приемлемой, и, наконец, даже заманчивой.
Сегодня она ещё не скажет «да». Но это не означает, что она не даст согласия потом.
В добротном старом доме Макция Проба в большом триклинии слуги накрыли стол – расставили вазы с фруктами и бисквитами, наполнили бокалы вином и удалились. Макций Проб ждал гостей, но вряд ли он собирался сегодня веселиться.
Внук Макция Проба Марк – молодой человек с бледным, будто чересчур отмытым лицом – был одет вовсе не для званого обеда – белая трикотажная туника и белые брюки до колен куда больше подходили для загородной прогулки. Возможно, Марк Проб не хотел, чтобы его форма центуриона вигилов придала нынешнему вечеру некий официальный статус. Потому что предстоящая встреча была сугубо частной, хотя преследовала отнюдь не личные цели. Марк Проб был уверен, что на приглашения Макция никто не откликнется. Он был уверен в этом до той минуты, пока золочёные двери в триклиний не отворились и не вошёл сенатор Луций Галл, опять же не в сенаторской тоге, а в пёстрой двуцветной тунике, которую принято носить на отдыхе в Байях, а не на вечерних приёмах в Риме. Луций Галл был совсем недавно избран в сенат и после Бенита был самым молодым сенатором. Он ещё верил в то, что одна яркая речь может перевернуть целый мир, и верил, что ему удастся произнести эту эпохальную речь. Он вообще повсюду кидался спорить – в тавернах, на улицах, в театре, в Колизее с репортёрами, прохожими, продавцами, гладиаторами и актёрами, порой не всегда успешно, часто проигрывая и сильно переживая по поводу поражения в словесной перепалке.
Тонкими чертами лица, острыми скулами и высоким лбом Галл походил на Элия. Но сходство это было чисто внешним. Также как кажущееся желание активно и яростно сражаться за истину. В Луцие проглядывала главная черта истинного римлянина – желание двигаться наверх по иерархической лестнице, охотясь за самой сладостной добычей – властью. Галл и не пытался этого скрыть. Его имя должно быть занесено в консульские фасты, выбито на мраморной доске, дабы люди говорили потом: «В год консульства Луция Галла произошло то-то и то-то».
Элий же был гладиатором, который сам придумывал и клеймил желания для Великого Рима. Не только на арене, но повсюду…
Потом явилась Юлия Кумекая, что само по себе было удивительно – и то, что она пришла, и то, что явилась на три минуты раньше назначенного времени, хотя весь Рим знал, что она опаздывает всегда и всюду. Шурша золотым плотным шёлком, распространяя убийственных запах галльских духов, она уселась на ложе рядом с Макцием и закурила табачную палочку. Вслед за ней пожаловал Курций – злой, недовольный тем, что его оторвали от срочных дел, вигил обвёл присутствующих подозрительным взглядом. И тогда Марк Проб по-настоящему испугался. Он понял, что в глубине души желал, чтобы никто из приглашённых не явился, чтобы все проигнорировали странное приглашение старика-сенатора. Принятие приглашения означало одно – эти люди боялись. Они сбивались в кучу, как стадо испуганных баранов. Священных баранов… Наконец явился Марк Габиний и за ним сразу сенатор Флакк – сумрачный, жёлчный и очень умный старик. Впрочем, стариком его называли скорее из-за консервативных взглядов, нежели из-за возраста. Но и в молодости, как и сейчас, Флакк был ярым сторонником партии оптиматов[7], причём самого правого её крыла. Популяры[8] его побаивались, а авентинцы[9] открыто ненавидели. Валерия немного опоздала, что с ней случалось редко. Она сильно похудела, лицо сделалось белым и каким-то прозрачным. Рассказывали, что после смерти Элия она несколько дней лежала неподвижно в своей комнате, не ела и почти не пила. Многие думали, что она решила уморить себя голодом. Но потом ей передали письмо от кого-то из друзей. Она прочла и встала. И вновь начала есть.
Последней в триклиций вошла Норма Галликан. Её живот, выпиравший под чёрной туникой, невольно притягивал взгляды.
Все приглашённые были в сборе. Никто не отказался прийти.
Макций откашлялся и проговорил ровным, чуть надтреснутым старческим голосом:
– Император Руфин умер. В Риме новый Август. Император, которому месяц и несколько дней от рождения.
– Ну и что из этого! – слишком уж вызывающе воскликнул Луций Галл, пользуясь тем, что он не на заседании сената и ему не надо ждать, пока выскажутся старшие товарищи. – У нас есть консулы, и пусть они исполняют свои обязанности, заботясь, чтобы республика ни в чем не понесла ущерба![10]
Луций Галл был членом партии популяров и всегда именовал Рим республикой.
Но сейчас его возглас прозвучал как шутка, причём весьма неудачная.
– Консулы будут исполнять свои обязанности, – сухо отвечал Макций Проб.
Но согласно с конституцией полномочия императора не могут быть переданы консулам. На месте императора может быть молодой неопытный человек – система не позволит наделать ему ошибок. Но младенец не может принимать решения и подписывать эдикты. По конституции, если император не способен выполнять свои функции, его власть передаётся диктатору сроком до пяти лет. По закону этот пост переходит ближайшему родственнику по мужской линии, опекуну императора. Но… в данный момент у нас нет родственников императора. Ни одного. Вернее, есть один – Валерии. Но он слишком стар, чтобы править Империей. Надо решить, кому будет передана власть, пока Постум не подрастёт.
10
Формула, которую он произнёс, относилась к тем временам, когда консулы получали от сената особые полномочия (введение чрезвычайного положения).