Но следующая часть утренней тренировки имела лишь один положительный момент – она была последней, и за ней следовал завтрак. Но вот когда Ермак огласил, в чём она заключается, аппетит куда-то улетучился, и на его место явилась тошнота, вызванная страхом.
– А теперь, щенята, вам нужно показать, чего вы стоите, – варяг улыбнулся, и от улыбки стало всем темней. Медленно, смакуя устремлённые на него взгляды, он начал оборачиваться в волколака. Медленно. Человеческие черты плавно переходили в звериные, голос его становился глубже, рычание пробивалось с каждым словом всё убедительнее. – Решайте, кто первым смахнётся со мной. И не сдерживайтесь, иначе я за себя не отвеч-р-р-ра-а-а-р-р-ю-ю-у-у-у.
Перед ними предстало настоящее чудовище. Ещё выше и шире, с длинными, острыми когтями и кровожадными клыками, блестящими из оскалившейся пасти. Цивилизованности предавала лишь растянувшаяся раза в полтора форма, да и та нисколько не пыталась скрывать опасность своего носителя. Те оборотни, с которыми имел дело Саша, рядом с ним выглядели бы плюшевыми игрушками.
Нападать на такое существо означало признаться в умалишённости.
– Я пер-р-р-р-вый! – в сторону Ермака выскочил на ходу превращающийся Орлов, чем знатно раздосадовал Артёма, лишь по нахлынувшему на него предвкушению упустившего момент.
Волчонок набросился на варяга, и тот не стал проявлять снисхождение. В следующий миг после столкновения Ермак небрежно махнул рукой, и Орлов, издав глухой обрывистый писк, отлетел в сторону и пробуравил носом землю.
Артём уже дёрнулся занять его место, но варяжонок тут же поднялся и снова устремился в бой, теперь намного осторожнее.
Ермак одобрительно ухмыльнулся, насколько это могла делать полуволчья морда, и принял новую атаку уже более сдержанно. Звериные когти просвистели в воздухе, клацнули клыки, лапы двигались так быстро, что приходилось напрягать зрение, чтобы уследить за происходящим.
Варяг игрался, словно кошка с мышкой. Уклонялся в самый последний момент, специально подставлялся и пока что не трогал свою жертву. Он оценивал новобранца как бы со стороны, продолжая вольготно чувствовать себя на линии атаки.
Орлова пошатывало ещё от первого пропущенного удара, стойка то и дело находилась на грани равновесия, но волчонок продолжал огрызаться. Им двигало честолюбие, горькая обида от столь унизительной ошибки, и теперь сын благородного рода пытался реабилитироваться.
Долго это не продлилось. Григорий был хорош, действительно хорош. Он понял, что использовать грубую силу против такого же волколака, который ещё и крупнее, неизмеримо опытнее, было бы глупостью. Поэтому волчонок брал прыткостью, ловкостью, гибкостью. Несколько раз казалось, что он действительно вот-вот заденет Ермака, но всё проходило мимо. Скорости нарастали, и теперь уже для Саши на арене мелькали два шерстяных пятна, не предоставляя возможности разобрать происходящее. Было только понятно, что Орлов получает удар за ударом, а после снова бросается в бой, будто забывая об этом.
В какой-то момент Ермак решил остановить схватку, и следующий его удар оказался намного сильнее. Волчонок отлетел далеко и с разгона врезался в землю, и все, кто наблюдал за ним, поёжился от фантомной боли.
– Когти спрятал, – прошептал сам себе Макс, но Саша услышал и после этого заметил, что на Орлове не осталось никаких порезов.
Только над второй бороздой поднялось облако пыли, как из завесы снова выскочил волчонок, ещё злее и свирепее. Он издавал какой-то дикий необузданный рёв.
Ермак больше не жалел волчонка, он сделал шаг в сторону, пропустил тушку мимо себя, схватил за лапу и провёл подсечку.
Волчонок снова оказался на земле, но теперь его крепко держал чудовищный волколак. Одна нога прижимала спину, лапу чудовище заломило – вот-вот лопнет сустав, – а шею охватили когтистые пальцы.
– Хватит! – прорычал Ермак. – Угомонись!
Саша только сейчас понял, что Орлов потерял самообладание. Он вырывался, рычал, пытался цапнуть своего обидчика. Казалось, он вот-вот сломает сам себе кости, лишь бы не оставлять попыток.
И вдруг раздался рык. Гулкий, протяжный, пробирающий до самой души.
Все затихли. Затих и волчонок, вернув себе часть человеческого разумения. Сконфуженная морда обрела смутные черты рассудка, частое обрывистое дыхание сменилось ровным, глубоким, и скоро он начал обращаться в человека.