-Эй, девушка, не хочешь ли пригубить доброго мёда? Хорошо освежает после долгой дороги.
Кларамонда кивнула, пытаясь вспомнить, есть ли у нее с собой деньги или нет, и вошла в один из домиков с белеными стенами, крытых красной черепицей. Внутри было просторно, три человека смотрели на нее оценивающими глазами, и кто-то четвертый будто невзначай скользнул за спину, отрезая выход.
-Хороша. В Кордове цены ей не будет.
Один из троих подошел к Кларамонде так, как подходят к лошади, желая оценить товар, и протянул руку, Кларамонда без замаха ударила ножом в открывшиеся ребра и молча бросилась на оставшихся, полоснула кого-то по горлу - за ее спиной раненый попытался поймать ее руками, прежде чем, потеряв равновесие, тяжело опуститься на пол. Другой, грудь которого заливалась кровью из рассеченной шеи, слепо двинулся на Кларамонду, из последних сил желая задавить девушку, а третий, оценив ситуацию, предпочел выскочить из дома и сломя голову побежал наутёк. Движимая не страхом перед предсмертными объятиями своей жертвы, а инстинктом хищника, от которого ускользает добыча, Кларамонда хотела броситься за ним и тем сама ускользнула от слабеющих рук. Она тут же забыла и о беглеце - перед ней стоял карлик.
Казалось бы, немало дней прошло с тех пор, когда они виделись в последний раз, но маленький человек выглядел так, будто лишь на минутку вставал из-за стола - в том же щегольском одеянии, он стоял подбоченясь и ждал, что скажет Кларамонда.
Кларамонда убрала нож в рукав.
-Я думал, может быть, это ты - моя смерть, которая отметила меня своим знаком. С первой минуты я понял, что этим глупцам дорого станет, если они решат обойтись с тобой, как с товаром на продажу.
Кларамонда молчала, восстанавливая дыхание после схватки. Темные волосы мокрой прядью лежали на лбу, и сейчас девушка сама походила на разбойницу из леса.
-Ты тоже отмечена смертью, только не своей, - прибавил карлик, пристально глядя на нее.
-Да. - Кларамонда вспомнила мертвеца из лесной хижины.
-В этом городе, название которого означает "порог", часто случаются истории вроде той, в которую ты сейчас едва не попала, - продолжал человечек. Легкими шагами он подошел к хрипящему на полу раненому и ловко обшарил карманы. - Этот будет жить, твой кинжал вошел не глубоко. А тому, что заляпал кровью полкомнаты, меньше повезло.
-Как тебя зовут, малыш?
-Виль... Я хотел сказать, Виллегам, - поправился карлик, задирая нос под стать носкам своих башмаков. - Это славное имя, многим оно хорошо известно.
-Теперь известно и мне, - сказала Кларамонда, и не оглядываясь вышла из дома.
* * *
Иной бы сказал - великой опасности подвергает своих людей принцесса Маргерия, посылая их сопровождать странного бродягу, поносящего дерзким языком привычные порядки. Однако, и самый суровый владетель, если только он не император византийский и не арабский калиф, обычно применяет силу против подданных только увидев открытый мятеж, а пока нет мятежа, дружина его проводит время в трудах и забавах, приличных воинам, а не стоит на площадях и перекрестках, приглядывая за мужиками. Так что смелый разговор - это еще не ступенька к виселице, и нет большого риска трем молодым дружинникам приглядывать за одним безумцем.
Маргерия отчасти успокоила себя этими мыслями, хотя и с нетерпением ожидала, что выйдет из этой затеи. Если бы был рядом мудрый волхв Утрогост - тот, что однажды подарил ей резной посох, хлеб и башмаки, а она золотым крестом своим отдарилась, бросив его в прозрачные воды ручья... "Кларамонде хорошо - она медвежий клык носила еще когда я ее пыталась "святым" книгам учить. А мне в голову слишком много христианской мудрости вложили, оттого я теперь не знаю, как к Богам подойти, пробую ощупью и не знаю, у кого спросить совета".
...Бог с тяжелыми усами, которые рука резчика великим искусством показала на свет из двух сучков, выпиравших из древесного ствола, стоял на лесном холме, а Четверо стояли вокруг него. Лесные идолы казались грубоваты в сравнении с теми, что Маргерия поставила в своем саду - примерно так, как живой человек может быть проще и неказистее мраморной статуи. Впервые Маргерия испытала робость, приближаясь к образам Богов.
-Смелее подходи, не за что Перуну на тебя гневаться.
-Но я - дочь Туискона, а не Стрибога, - возразила Маргерия, - примет ли мою молитву Перун?
Славянская весь считалась подвластной предкам Маргерии, но до недавних пор правителям Званштейна легче было сложить голову, чем получить от славян хоть малейший знак покорности. Лишь когда стало известно, что принцесса больше не ходит в христианскую церковь, зато воздает почести старым германским Богам, старейшины славян решили:
-Если научилась чтить своих Богов, значит, и нам не будет мешать служить нашим.
Посланцы племени спросили у Маргерии:
-Какую хочешь взять дань?
Маргерия вспомнила свое пребывание в землях Чурилы и сказала:
-Бочку кваса. Каждый год.
Было это осенью, не в долгое время после свадьбы. Сейчас настал день, когда Маргерия пришла проведать и этих своих подданных.
Изба старейшины Добросвята стояла в конце поросшей травой просеки, образованной двумя рядами деревьев, клином сходившихся к поляне. Сложенная из цельных дубовых бревен - своего рода маленький замок, почти что княжье жилище. Засохшая трава мохнатой шапкой лежала на крыше. Напротив располагалось другое строение, коньком Добросвятовой избе едва до причелины. В нем домочадцы Добросвята держали коров, кур и свиней.
Добросвят на завалинке сидел - ровно король на троне, встречал свою немецкую государыню, как равный равную. Не привстал, только словом подбодрил, когда увидел, что принцесса робеет его идолов.
-Неможется мне...Старая кость в дуб глядит. Не та нынче молодежь пошла, ох не та. - Из-под кустистых бровей на Маргерию смотрели глаза - такие, что хоть идолу вставляй, если бы можно было приделать дереву живые глаза. - Если бы сыновья меня слушались, давно бы я был в светлом Ирии.
-Страшно и слушать тебя, батюшка! - сказал старший сын Добросвята, который стоял, облокотившись на стену избы, и ждал, чем закончится разговор.
-Страшно им... И мне было страшно, когда моему отцу было столько, сколько мне сейчас, страшно исполнить свой долг. Но я не допустил, чтобы мой родитель доживал свой век гнилой развалиной - вот этим самым ножом я перехватил ему горло. А им страшно...
Добросвят помолчал, задумчиво глядя на ржавое лезвие, и продолжал:
-Тебе тоже страшно... Не от того, что твой муж где-то далеко. Не из-за этого попа с дурным языком - язык ты ему поправила. А от того, что ты не понимаешь, что вокруг тебя происходит. Из-за этого бродяги, который говорил непонятные речи, и которого ты отправила в землю Агильмундову...
Маргерия в душе подивилась Добросвятовой осведомленности.
-Ты должна узнать, откуда приходил этот человек... Объявился он в твоем княжестве близ той границы, которая к полудню да к закату лежит, и оттуда шел к твоему замку, сея дорогой смуту.
-На полдень и на закат лежат имперские земли. Но империя не стала бы посылать ко мне этого человека. Империя достаточно сильна, чтобы раздавить мое государство без хитрости.
-Верно... Заметила, что нет сильному нужды прибегать к слову, чтобы сделать так, как хочет? А к словам прибегает слабый... нет, не слабый, а тот у кого силы мало, - поправился Добросвят. - Вот как ты его к Агильмунду послала, чтобы посмотреть, не сумеет ли он воткнуть занозу Агильмунду в лапу... Теперь скажи, далеко ли ушел бы по дорогам империи человек, который в каждой толпе произносит такие речи, как он? Если он сам не служит империи, а мы решили, что не служит?
-Он пришел из земли Энгельбрехта Прямое Копье, - сказала Маргерия. - Больше неоткуда.
-Там, откуда пришел, ты и найдешь... что именно, не знаю.
-Послать бы кого-нибудь, да своими глазами хочу увидеть...