-Доброгость! - позвал старейшина Добросвят младшего из своих сыновей. - Ты поедешь с государыней, и будешь служить ей. Смотри, чтобы ей не пришлось о твоей нерадивости жалеть, как я жалею о твоем и твоих братьев слабодушии.
Маргерия ведала, что ей самой открыто многое. По крайней мере, она чувствовала, что Утрогост не стал бы отговаривать ее от мысли пойти и попробовать узнать, в самом ли деле где-то, не столь далеко от ее владений, появилась некая трещина, видимая не глазу, а духу, через которую и появился загадочный проповедник, а может появится и еще невесть какая бесовщина.
-Я должна взять в дорогу кого-нибудь из своих женщин.
Добросвят кивнул. Негоже молодой женщине, к тому же той, у которой супруг в отъезде, отправиться в путь наедине с мужиком.
-Ты дашь моему сыну одну из твоих лошадей?
-По чужой земле предпочитаю передвигаться без лошади, не так приметно. А на своей земле таиться нет нужды. Пусть Доброгость Добросвятович придет к замку. Не поедем мы ни конными, ни пешими, и даже не понесут нас в ладье, ведь я не благочестивая Ольга, - прибавила Маргерия, лукаво улыбаясь.
Возле замка первой на глаза Маргерии попалась Вильтруд, которая, за прошедшую зиму устав гордиться своим жалованным званием лейб-коровницы, последнее время назойливо стремилась попадаться господам на глаза, стараясь всем видом выражать свое усердие. "А, вот кого не жалко от дел оторвать..."
-Вильтруд!
Во мгновение ока Вильтруд оказалась перед принцессой, угодливо приседая и преданно глядя в глаза.
-Собирайся в дорогу. Нужна мне женщина, которой я могу доверять. "Ах, если бы со мной была Кларамонда..."
Вильтруд просияла, услышав, что она облечена особым доверием, потому что, соображала про себя Вильтруд, ведь не Гретен и не Ленхен, не Марту и не Фриду позвала госпожа, а именно ее - значит, нет в государстве никого достойнее. Если бы она могла прочитать мысли принцессы, наверное, не удержалась бы от слез. Торопясь, исполняя повеление, бежать на поиски мешка, чтобы свалить в него то, что, по ее мнению, могло пригодиться в дорогу, но не смея повернуться спиной к Маргерии, Вильтруд, склоняясь в поклонах, пятилась назад, пока принцесса не бросила:
-Ступай... - постаравшись, по возможности, придать голосу ласковое выражение. Ну не виновата же Вильтруд в том, что она не Кларамонда.
Вильтруд упорхнула птичкой, а Маргерия поднялась в замок, прошла в комнату, некогда служившую ей девичьей, -после свадьбы спальней молодым служила самая большая комната замка, примыкавшая к пиршественному залу, однако на время отсутствия Генриха Маргерия посчитала, что незачем ей одной каждый вечер взбираться на стоящую в центре комнаты резную кровать, и гораздо лучше проводить ночи, лежа между двумя медвежьими шкурами на своем прежнем месте, - и через минуту вернулась в зал, с маленькой кожаной сумочкой, украшенной изображением коловрата, вышитым речным жемчугом, на поясе. Сумочка была из Руси, и немало ценилась хозяйкой за красоту и добротность.
Бросив взгляд в окно, Маргерия увидела, как к замку приближается Доброгость Добросвятович. Одетый в белую, шитую красной нитью, рубаху, холстинные штаны, подпоясанные ремнем из кожи дикого тура, украшенным резными бляхами, на котором висели нож и кресало, молодой славянин, выбирая места посуше, бесшумно ступал ногами в плетеных из липового лыка лаптях, выбирая дорогу с такой уверенностью, будто каждый день являлся в резиденцию владетелей Званштейна. По другой дорожке, не обращая внимания на разлетавшуюся из-под башмаков грязь, к замку бежала запыхавшаяся Вильтруд.
На одной из площадок, примыкавших к замку, стояло что-то вроде колесницы, наподобие тех, с которых более двух веков назад сражались на полях Браваллы. Между четырех колес висел на ремнях домик, размером не более погребального, с дверцой и окошком на противоположной стороне. Над дверкой был выбит кабан, оскаливший клыки - родовой герб Кейлеров. Доброгость оценил внешний вид сооружения, подошел рассмотреть поближе.
-Это я придумала люльку на ремнях повесить, - с гордостью сообщила Маргерия. Доброгость, опытом лесной охоты не обделенный, удивился тому, как бесшумно она смогла подойти на расстояние негромкого разговора. - На дороге не трясет, только раскачивает. Я назвала ее каретой, от старого латинского carrus, что значит: повозка. Сможешь ей управлять, Доброгость?
В передней части колесницы было для возницы сделано нечто вроде скамьи, позволявшее ему, удобно прислонясь спиной к стенке кузова, твердой рукой направлять бег лошадей. Доброгость осмотрел изобретение Маргерии, подходя с той и другой стороны, и согласно кивнул.
-Мой возница Ганс обычно привязывает себя прочной веревкой, потому что если какая-нибудь случайность помешает ему удержаться на облучке, едва ли ему удастся целым подняться с земли, - продолжала пояснять Маргерия.
Доброгость усмехнулся:
-Не тревожься за меня, я не упаду.
Когда впрягли лошадей, и повозка вместе с разместившимися внутри женщинами тронулась с места, Вильтруд прильнула к окошку и высунула голову наружу, будто могла разглядеть что-то, кроме окрестностей замка. Стражник, которому колымага попалась на глаза, проводил удивленным взглядом. "Долго ли будет в отъезде государыня?"
По всей Европе, от Оки-реки до Темзы, земледелец знает свое хозяйство, прислуга знает свою обязанность. Холопий долг не тяжел - лишь бы в замке было все чисто, да навоз со двора убран. Порой у Маргерии пропадало что-нибудь незначительное - она никогда не утруждала себя поиском, зная, что кому-нибудь захотелось иметь в личном пользовании вещь, притягательную уже тем, что побывала в господских руках, только и всего. Нет беды в том, чтобы на несколько дней оставить без наблюдения замок и княжество.
Но что, если именно в эти дни жадные глаза окрестных сеньоров и злобная, истеричная ненависть христиан к язычеству бросит на Званштейн закованное в железо войско? Достанет ли у населения твердости, чтобы, помня о благах, обретенных за время правления нынешней хозяйки замка, хотя бы ради собственной воли сохранить верность?
Лучше бы ей поскорей вернуться, чтобы никому не пришлось всерьез задавать себе этот вопрос.
* * *
Примерно через полчаса путешествия лицо Вильтруд, поначалу радостное от происходящего, покрылось испариной и приобрело отчетливо бледный оттенок. Хотя подвесные ремни и смягчали толчки колес, раскачивало все же немилосердно, так что поездка уже не казалась Вильтруд таким прекрасным событием; заметив ее состояние, Маргерия выглянула и крикнула:
-Остановись, Доброгость!
-Нет, ваше высочество, - с мужеством отчаяния закричала Вильтруд, - выдержу я все тяготы путешествия, и не придется вам сожалеть о моем присутствии.
-Не долго и до границы осталось, а там уж тяготы предстоят ногам, а не желудку. Послушай, Вильтруд, я не хочу слишком тебя мучить; быть может, лучше тебе вернуться одной в замок, к своим прежним трудам?
-Может быть, и вам бы лучше вернуться в замок? - ответила девушка. - Сердце у меня сжимается от страха, когда я вижу, что моя госпожа отправляется в неизвестные мне края, искать то, чего она сама не знает.
-К лесу подъезжаем, - крикнул Доброгость, останавливая лошадей. - В лес твоей колеснице хода нет.
-Ну вот и кончились твои мучения, - сказала Маргерия Вильтруд, - а другие начнутся, когда твои ноги устанут от ходьбы через лес.
Вильтруд не ответила; подобно выброшенной на берег рыбе торопясь проглотить побольше воздуха, она скорее вывалилась, чем выскочила из кареты.
-Никогда мне не доводилось передвигаться таким образом, - сказал Доброгость. - Быть может, есть такие земли, в которых все люди ездят в таких вот колымагах, но по мне верхом лучше. Послушай, государыня, не жалко тебе, что этих прекрасных коней придется отпустить на волю случая, потому что в лесу им нечего делать?
Маргерия ласково потрепала гриву коренника, шепнула что-то в лошадиное ухо, и опустевшая карета покатилась обратно к замку. Вильтруд окончательно уверилась, что ее госпожа знается с нечистой силой и зашептала про себя молитву - сначала за саму себя, а потом за спасение души Маргерии. Потом ей пришла в голову мысль, что они обе сейчас находятся во власти язычника, и она в испуге начала искать способ, как сказать об этом Маргерии тайком от Доброгостя.