...Кларамонда как в воду глядела - не так уж много дней прошло, прежде чем под-вернулся случай применить в деле умение. Недавние вассалы, и, как в те годы писали ара-бы, "острие в руках русов", печенеги все больше наглели, чувствуя слабость киевского князя. Какая-то шайка степных бродяг снова, как прошлым летом газии, рискнула нале-теть на Чурилину весь.
Кларамонда в ту ночь, как и в другие, была с Чурилой. Боярину было достаточно сквозь сладкий сон услышать доносящийся шум, чтобы вскочить с ложницы и стреми-тельными движениями облачить себя в воинские доспехи, но и Кларамонда, пробудив-шаяся почти также быстро, выскользнула из светёлки, едва успев набросить на себя свое красное платье, которое она обычно носила. Понимая, что Кларамонду нельзя удержать, если она чего-то хочет, Чурила скрипнул зубами и сказал Честмиру, Сбиславу и Путше:
-Следите за ней, чтобы она не подвернулась под печенежью стрелу, меч или копье.
Трое отроков неотступно следовали за Кларамондой, и никто в дружине не считал, что это дело не стоящее; Чурила же на рыжем помчался прямо на врагов, думая о том, как бы побыстрее окончить дело. Его, как видно, узнали, потому что сразу несколько стрел сквозь ночную тьму полетели навстречу боярину - он сбил их щитом, и сам потом немало дивился, что рука успела так ловко повернуться, и вспоминал свои прежние стрелы, кото-рые в молодости он лихости ради надрезал так, что свистели они на лету.
...В темноте Килдарь, конечно, не видел, кто перед ним, только силуэты четырех славян, державшихся вместе, словно костяшки бьющего кулака. Из горящей веси выбежал мужик, достаточно смелый, чтобы попытаться ударом косы зацепить кого-нибудь из степняков, Килдарь легко уклонился и одним взмахом сабли перерубил древко косы, а по-том бросился навстречу четверым, зная, что несколько собратьев, всего на полшага отста-вая от ханского брата, повторят его движение. Железо встретилось с железом. Кларамонда видела перед собой только силуэт бойца в высоком башлыке на голове, и желала только одного - достать врага клинком, почувствовать, как бежит кровь по лезвию. А трое отроков думали о том, как не позволить степняку дотянуться до Кларамонды, и так был силен их напор, что кто-то из дружков Килдаря вдруг, сломавшись духом, подался назад, оступился и упал на землю, не успев вступить в драку. Сам Килдарь успел саблей ударить по щиту и Честмира, и Сбислава, но выдержали щиты, и тогда, видя что ему не устоять, брат Темира ловко укрылся за спиной одного из своих, а там и побежал, пригнувшись, в душе ругая себя и своих, за то что оставили спины коней (ах! вечно-то удаль губит кангара!), торопясь насладиться телом пленных славянок прямо в их домах - изголодались воины, печенег не араб, мальчиками для этой цели брезгует. Видно, рано было считать Русь легкой добычей, успех под Василёвом многим вскружил головы, шутка ли, сам великий князь русов прятался под мостом.
Возвращаясь с боя, Чурила искал глазами Кларамонду, торопясь узнать, что с ней. Новоявленная воительница брела по полю, и кровь из рассеченного плеча пятнала ее путь, а с лезвия меча, как она и хотела, стекала чья-то чужая кровь. Глядя на освещавшую мрак луну, Кларамонда пела на языке, незнакомом Чуриле и другим воинам:
Belle qui tiens ma vie Captive dans tes yeux, Qui m'as I'?me ravie D'un souris gracieux, Viens tot me secourir Ou me faudra mourir!
Красота, которая удерживает меня в плену твоих глаз, которая очаровывает меня своей улыбкой, приди же спасти меня, или я должна буду умереть! (Ангел играет на лютне, взято со страницы vk Олега Верещагина, перевод мой - Ликол)
Некогда в Званштейне Маргерия, послушав игру и пение Кларамонды, воскликнула:
-Видно, сглазили мою сестрицу менестрели, которые приходят из итальянских земель, а может, с юга Франции - вот уже целый час она сидит и воет, дергая пальцами струны лютни.
Чурила спешился, поддержал Кларамонду, которая продолжала петь.
...Марибор пришел взглянуть на кровавую рану, снова улыбнулся как тогда, возле своей землянки, сказал:
-На такую рану я не буду тратить свое искусство, и так заживет.
* * *
Вечер на дворе, в очаге огонь пылает, Кларамонда полулежит на лавке, плечо у нее перевязано расшитым убрусом, рядом с ней миска малины в меду. Пренебрегая лакомством, Кларамонда желала использовать бездельное время, чтобы расспросить Пленковича:
-Чурила, а как ты с Моровлянином побратался?
-Долгая это история, любушка.
* * *
Там, где река Стрижень впадает в Десну, на высоком правом берегу стоит детинец Чернигова. Всаднику, подъезжающему с восходной стороны, он показался громадиной, заслонившей полсвета, но то была для него почти своя, родная твердыня, так что ее вид не подавлял, а, напротив, наполнял душу радостью. Несколько рыбачих лодок уцепились веревками за поросшие травой склоны огромного холма, будто прибегая к защите крепостной стены. За Детинцом начинался Окольный град, за ним, далеко охватывая кольцом и северный берег Стриженя - Предградье. Всадник, не задумываясь, пустил коня в реку, а переправившись на другой берег подъехал к воротам между двух башенок. За воротами начинался еще не город, а лишь огороженный стенами закуток, который с высоты птичьего полета, если только есть птицам дело до человеческих построек, показался бы мешком или карманом, пришитым к граду.
Створка гостеприимно растворилась, конный спешился и, держа коня за уздечку, вошел внутрь. Он сразу же оказался окружен десятком горожан, вооруженных кто чем подряд от булавы до рогатины, причем каждое лезвие, сжимаемое натруженными руками, сейчас смотрело ему в грудь, точно он был медведем, ворвавшимся к людям.
-Кто таков? - спросил старшой, мужик лет сорока, в потрепанной шелковой рубахе, подпоясанной обыкновенной лыковой веревкой.
-Вятич.
Горожане зашумели растревоженными пчелами, молодой долговязый парень спросил:
-А не видал ли нашего князя?
-Князь Черный убит. Хазары великой силой идут на Чернигов.
-Ты врешь!
Приезжий схватился было за рукоятку меча, но разжал пальцы и махнул рукой.
-Замолчи, Истома! - прикрикнул старшой. - Какой ему смысл врать? Пойдем в город, вятич. Повести людству о том, что приходит его последний день.
Когда все проходили узкой улицей, торопясь оказаться на вечевой площади, зеленоглазая девица с кувшином в руках, случайно попавшаяся навстречу, замерла на ходу, не в силах оторвать взгляд от вестника беды. Кувшин выпал из рук на землю, но молодуха будто не слышала треск черепков. Где-то скрипнул ставень, и белое, нарумяненное девичье лицо показалось в окне терема, за ним третье, четвертое... Пока шли через город, женщины одна за другой замирали при виде чужака, а то и выходили из домов и шли следом.
Ибо было в нем нечто такое, незаметное мужчинам, что при одном взгляде заставляло трепетать девичьи сердца, хотя время меньше всего располагало к любовным потехам. Воистину, настал для Чернигова черный день.
На площади приезжий рассказал собравшемуся народу, что разбита хазарским войском удалая дружина князя Черного, ни один не остался в живых, и разлакомившись кровью, наемная орда идет, чтобы раздавить вотчину непокорного, и не позднее завтрашнего утра будет под стенами града. Женщины слушали так, будто и понимали и не понимали, что судьба уготовала каждому жителю, каждому младенцу, который сейчас спит в своей люльке или кричит, требуя материнского молока - смерть или рабство, в самое ближайшее время, суток не пройдет. Красота вестника заслоняла от женщин смысл его слов.
А тем временем с закатной стороны приближались к городу десятка четыре всадников на добрых жеребцах, а во главе дружины был человек, ростом и телесной силой заметно превосходивший каждого из своих людей, хотя здесь собрались отнюдь не коротышки. Густая борода лежала на груди его, указывая на принадлежность к жреческому сословию, но все остальное - и броня, и круглый щит, и каролинг на бедре - мало подошло бы волхву. И белый конь его также мастью наводил на мысль о причастности к потаенному, но статью и повадкой был конем воинским, и в сравнении с ним лошади остальных бойцов казались жеребятами.