Проскакав через Предградье Чернигова, дружина оказалась под стеной Окольного града; бородатый всадник сложил ладони и прокричал:
-Бью челом, люд Черниговский! Открывай ворота!
Ответа не было, хотя до слуха людей бородатого доносился гул толпы, сейчас собравшейся на вечевой площади. Возмущенный оскорбительным безмолвием, кто-то из всадников уже хотел пустить в сторону града каленую стрелу, но вожак знаком остановил его, и маленькое войско понеслось в обход, через Третьяк, пока не добралось до тех самых ворот, через которые полчаса назад вошел вестник с восхода. На этот раз молодцы не стали утруждать себя ожиданием, копьем вышибли ворота и въехали в город.
Но оказавшись внутри стен, вели они себя не как разбойная дружина. Бородатый вождь зорко следил, чтобы никто из его людей не нанес обиды горожанину, чтобы, проезжая узкими улочками, никого не задели и не толкнули - впрочем, делать это было нетрудно, потому что жители сейчас все собрались на площади. При появлении конных воинов толпа пришла в смятении, помстилось, что враг уже ворвался в Чернигов, и кто похрабрее, хватался за оружие, готовый биться с находниками, а прочие с испуганным криком шарахнулись с дороги - только вятич не шелохнулся, опытным взглядом определив - перед ним славяне. Кони перешли на шаг, медленно подвигаясь к центру площади, и видя спокойствие воинов, мало-помалу успокоился черниговский люд, и тогда предводитель сказал:
-Здравы будьте, люди черниговские!
-Не Игорь ли прислал тебя, добрый человек? - охваченный надеждой, спросил городской староста.
-Прибыл я из мест, которые чуть подальше, чем может дотянуться Игорь, - ответил бородач.
-Я бы на твоем месте не зарекался, - заметил вятич, спускаясь с помоста и приближаясь к воину. - На горе или радость, нет таких мест, до которых, если сильно захочет, не сможет дотянуться русский князь.
-Только необязательно, что этого князя должны звать Игорем, - возразил человек с бородой. - Это имя может быть удачным, а может быть и нет.
-Какое же имя ты считаешь самым подходящим для князя, русин?
Вятич почувствовал, как бородатый предводитель осматривает его с головы до ног, не поворачивая головы. Потом толстые губы раздвинулись в волчей улыбке:
-Самым подходящее имя для князя - Вольг. Ты понял меня, вятич?
Пока происходил этот обмен словами, старейшина молчал, прислушиваясь, а после спросил:
-Как же величать тебя, воин?
Бородач, казалось, на мгновение задумался и сказал:
-Зови меня, если желаешь, Збут Борис Королевич.
-Бермята, - представился старейшина. - Я хочу сказать, меня зовут Бермята.
-И это тоже хорошее имя, - сказал Збут Борис Королевич. - Я князь дружины, ты князь горожан. Теперь мы знаем, как будем называть друг друга, но я не знаю, как мне называть этого человека, который явно не горожанин.
-Не знаю, как тебе следует меня называть, - ответил вятич, - не об этом бы тебе думать, а о том, что хазарское войско завтра будет под стенами Чернигова. И если уж ты оказался здесь вместе с твоими молодцами, хорошо бы тебе не уезжать из града, пока хазары не уйдут.
-Боги вовремя послали нас сюда, - сказал Збут. - Бермята, я хочу встать на постой в Чернигове.
Облегченный вздох прошелестел по толпе; горожане, до того молча прислушивавшиеся, теперь радостно зашумели, и к каждому из людей Збута, неподвижно ожидавших решения своего вождя, устремилось по двое, а то и по трое домохозяев, каждый из которых желал оказать гостеприимство хоть одному из новоявленных защитников. Самого Збута, как и вятича, не пожелавшего назвать имя, Бермята с поклоном пригласил занять место в его доме, окна которого выходили на городскую площадь. Когда Збут с легкостью, увидительной для его громадного тела, скользнул с седла на землю, долговязый Истома сумел оказаться рядом и бестрепетной рукой взял под уздцы белого жеребца:
-Дозволь мне позаботиться о твоем коне - нет в Чернигове конюха лучше меня.
-Верно и впрямь ты знаешь, как обращаться с конем, если Белеюшка дозволил тебе прикоснуться к нему, - ответил Збут Борис Королевич. - Будь по твоему.
В это время один из дружинников, в высоком шлеме, длинноусый, окликнул Збута:
-Ильгосте, если понадоблюсь, найдешь меня в том доме...
Истома вытаращил глаза:
-Как же тебя величать, королевич?
Вятич снова увидел, как зловеще может улыбаться бородатый вождь:
-Ты зови меня просто: Юриш-Мариш-Шишмаретин. Понял?
Истома отшатнулся, и было от чего. Шиш - нечистый дух, а государыню Мару только в русальную неделю к добру повстречать. Больше парень ни о чем не спрашивал, только повел белого коня туда, где вдоволь было запасено сена.
А вятич смекнул про себя: коли в западных землях бородача зовут Ильгост, стало быть на Руси он - Ольгост или Вольгост, попросту говоря, Вольг.
При входе в избу Бермята нарочно замешкался, в то же время приглашающее указывая Ильгосту и вятичу на вход, а сам приглядываясь: как-то гости поведут себя. Оба поклонились громовому колесу, укрепленному на крыше, и с положенными заговорами вошли в дверь. Напротив входа их встретила огромная печь, расписанная по белому затейливым узором. В середине комнаты стоял глинобитный стол, а по бокам от него две тесаные из цельного ствола скамьи, ножками которым служили обрубленные сучья. В углу стоял деревянный сундук с тяжелой крышкой. Под потолком висел бронзовый светильник. Ильгост повесил плащ на подвесной крюк в виде птичьей головки и с наслаждением начал снимать тяжелую броню, а вятич, сняв шапку, подошел к домашним идолам Бермяты, желая умилостивить здешнего домового.
-Пожалуйте к столу, гости дорогие, - певучий женский голос заставил вятича повернуть голову. В красной рогатой кике, в приталенном по фигуре платье и шелковой паневе стояла у стола хозяйка, держа в руках сосуд с красным вином из греческой земли. Сладкий напиток стекал из горлышка в медную плошку. В ушах женщины висели серебряные серьги с зернью, на шее зерненные бусы, на перстах были дорогие кольца. На столе стояли глиняные блюдца, а на них фрукты моченые, икра осетровая, грибы в сметане, стерлядь разварная, телятина копченая...
-Благодарствую, хозяюшка, - уверенный голос Ильгоста вывел вятича из оцепенения, он понял, что только что сам замер, как те женщины на улице, и от этой мысли к щекам его бросилась кровь. Он сел к столу, в левую руку взял калачик, а в правую кружку с вином, развязностью преодолевая смущение, и огляделся - заметил ли кто-нибудь его состояние? Большеротая челядинка, смуглая, с черными косыми глазами, в русском платье и мягких черевичках на ногах, закончила подавать на стол, и теперь стояла у дверей, опустив глаза. Хм, а ведь она ждет, когда сюда придут ее соплеменники, подумал вятич.
Наверное, хозяин думал о том же самом; отпустив девку, он с горечью сказал жене:
-Эх, Кудряна, Кудрянушка! Верно, в последний раз в жизни обедаем...
Слегка сдвинув кику и позволив выскользнуть шелковистой волне волос, женщина взяла самшитовый гребень и, пропуская волосы через зубья, сказала, поясняя свое имя:
-В детстве у меня волосы вились, от того Кудряной назвали.
Узор на спинке гребня изображал двух сплетенных змей. Разговаривая, Кудряна не забывала прижиматься плечом к мужу, да и смотрела все больше ему в глаза, и казалось, что она именно ему рассказывает то, что он, несомненно, и так знал.
Ильгост уселся во главе стола, взял в руки чарку и обратился к вятичу, сидевшему шагах в трех от него:
-Времени не много осталось, быть может, последняя уповодь началась... Расскажи мне, вятич, всё что знаешь о хазарском войске.