Увиденное парализовало Ворха. Руки, плечи, спина одеревенели. Сделай движение — заскрипят суставы. Ворх не знал, что ему делать. Долг Верховного кселенза заставлял что-то предпринять — остановить трансляцию, запретить, поднять тревогу, но он, к своему ужасу, продолжал воспринимать антиправительственную пропаганду. Он даже вдруг почувствовал жалость к этому грязному оборвышу.
Мальчишка вбежал в какой-то дом, протянул руки к бросившейся к нему женщине и готов был уже заплакать от радости и обиды за свои мучения — Ворх пережил всю гамму его чувства счастья от того, что мальчишка спасся, нашел маму, — но вдруг ребенок споткнулся и вспыхнул под ударом лучемета. Женщина в ужасе отпрянула, закричала и, упав на колени, поползла к сыну, но ее, хохоча, оттащил от трупа ребенка кселенз и стал срывать платье.
— Вот какую несли они культуру! Вот их Новый Порядок! — раздался негодующий голос диктора, — Смотрите и ожесточайте сердца, смотрите и запоминайте лица этих «героев». Они ее выследили, чтобы казнить, но казнила она!..
Распростертая на полу женщина, придавленная телом насильника, изловчившись, выхватила из его подсумка гранату. Лица хохочущих кселензов, наполнявших комнату, исказил страх, убийцы бросились к двери, но были сметены раздавшимся взрывом…
Ворх отключил транслятор и поднялся с постели, стал искать воду, чтобы смочить пересохшие губы. Надо было успокоиться и разобраться во всем. Прежде — успокоиться, говорил он себе, фиксируя, что нервно захлопнул пустой шкафчик для посуды. Ворх еще раз открыл его, нашел не увиденный ранее прозрачный стакан и напился воды. И пришла первая спокойная мысль: значит, низшие не только научились делать свои видеосны… И какие сны. Они вызывают ненависть к высшим, они поднимают низших на борьбу с нами.
Ворх покосился на валявшийся возле подушки транслятор. Запретить!.. А почему запретить? Почему мы все запрещаем? — задумался он, топчась в узком и коротком пространстве комнатки. Сколько Ворх помнил себя, все вокруг изощрялись в поисках того, что можно было бы еще запретить, ограничить, урезать, понизить, изъять… Конечно, так спокойнее, но не лучше ведь. Запреты отучают думать, искать пути преодоления препятствий. А может, наоборот, изощряют ум? Когда он не сломлен… Какой же вывод? Если запрещать, то надо запрещать всем и все, полностью парализовать волю к сопротивлению, подавить все проблески самосознания, какой бы то ни было инициативы. Тогда что же мы получим в итоге? — размышлял Ворх. — Точнее, что получили? Полнейшее равнодушие — там, в столице, не в Габаре, — низших, за которых теперь приходится обдумывать все их действия, направлять каждый шаг. Господствующая каста стала рабом своих рабов?!
Нет, что- то не так, все неверно, раздумывал Ворх. Ему представлялось, что должен быть какой-то главный смысл утвердившегося мироустройства. Который необходимо было понять. И не находил этого смысла, а только упирался в тупики. Но ведь история тупиков не знает, понимал Ворх. Значит, все происходящее сейчас — неизбежное следствие какой-то причины, какого-то ошибочного витка, за который кселяне несут сейчас наказание и будут нести до тех пор, пока не поймут бесплодность взятого направления и не перестроят все-все. Иначе — пожар, гигантский костер на всю Кселену.
Прообраз его Ворх видел, когда горела фабрика видеоснов в Киленде. Началось с малого — с горящего уголька, выкатившегося из костра на съемочной площадке, где делали очередной видеосон о том, как низшие, инжеры, традиционно спасали красивую кселензянку от коварных инопланетян. По сюжету инжеры выкрадывали ее из космического корабля и, чтобы сбить погоню со следа, босыми убегали по углам своих сгоравших лачуг. Во время съемок уголек из-под ног артиста отлетел к вешалке с костюмами. Он был так мал, что его могли просто раздавить каблуком, но этого почему-то никто из десятков скудов и инжеров, обслуживавших съемочную группу, не сделал, и уголек поджег костюмерную. И тут еще можно было бы легко справиться с огнем, как выявилось при расследовании, но скуды и инжеры отошли в сторону, позволив огню с костюмерной переброситься на стены павильона. Ворх сам потом допрашивал инжера, видевшего отлетевший уголек, и все допытывался, почему тот не погасил уголек ботинком.