Лифт остановился, распахнул двери. Кари разжала руки Ворха и, благодарно глянув на него, повела за собой в зведонный зал — большое круглое помещение, под прозрачным куполом которого горела маленькая звезда. Ворх помнил этот зал, заполненный военной молодежью, обеспечивавшей порядок в Габаре. Здесь грохотала музыка, дергались и извивались в танцах парочки, а над ними изобильно парили дурманные шары скаракосты. Какое было беспечное время, вспоминал Ворх былое, оглядывая ложа, на которых уныло перекатывались под светом звезды полуобнаженные рабы. Много было стариков и старух, никак не выразивших своего отношения к появившейся парочке в костюме меска, но объявились и представители более молодого возраста: они поднимали головы, вставали, передавая друг другу новость, и, взмахивая руками, радостно звали пришедших к себе.
— Празднуем меск, поднимайтесь.
— Кари! Кари!
— А ты здесь популярна, — заметил Ворх, следуя за Кари к центру зала.
Им предоставили два ложа и столик. Пока Кари щебетала с окружившими ее женщинами, Ворх достал из коробочки косточку скаракосты и кинул ее в подстав для курения. Косточка обуглилась, зашипела, стеклянный подстав стал заполняться пузырьками, они там лопались, объединялись в большие дымные пузыри, переливавшиеся всеми цветами радуги, и, наконец, первый шар оторвался и поплыл по залу над ложами, сопровождаемый вожделенными взглядами рабов, наблюдавших, к кому он опустится, кто будет тот счастливчик, который поймает его на мундштук и вдохнет в себя такой желанный для каждого, приносящий бодрость и возбуждение наркотик.
Как женщины потянулись к Кари, окружили ее кольцом, так и мужчины собирались вокруг Ворха, простецки шлепали его по мускулистому телу, с видом знатоков разглядывали его костюм, интересовались, откуда попал к ним в Габар, принимая за своего. Первые минуты Ворху было не по себе от такой фамильярности, но он как-то скоро привык к добродушно-приветливым лицам, а потом пришел к мысли, что, пожалуй, надо ценить эти текущие, несомненно опасные и потому притягательные мгновения. Он улыбался всем радостно и открыто, шутил и врал виртуозно, когда придумывал себе биографию сбежавшего из систерии баянна, а в довершение ко всему заказал официанту праздничный ужин на всех присутствующих в зале и выложил немыслимую сумму денег, а косточки скаракосты рассыпал в протянутые ладони, чтобы со всех подставов до утра взлетали шары.
Официанты и их добровольные помощники из числа собравшихся в зале принялись разносить по столикам соки и нехитрые блюда праздничного ужина, наскоро собранного из небольших запасов, которые мог выделить Габар. Искрился и пенился сок, наполняя бокалы, и множились улыбки, как бы расплывались вширь круг за кругом, вовлекая в общее веселье все больше скудов, инжеров и баянн. Поднимались больные и немощные и, зажав в руке бокалы, обращали взоры в центр зала, где сверкали нарядами Кари и Ворх. Всем им хотелось выразить свое восхищение вступающими в брак, и они выражали его, что-то выкрикивая, и, хотя разобраться в общем гуле голосов было невозможно, Ворх понял главное: этот меск низшие воспринимают как демонстрацию протеста против Нового Порядка. К центру подбирались восторженные мужчины и женщины, совершенно, как заметил Ворх, незнакомые Кари, чтобы произвести непонятное действие — стукнуть краешком своего бокала об их бокалы и уйти на свое место, не сказав ни слова, но с выражением серьезности, словно свершили какой-то важный поступок.
— Что это значит? — шепнул Ворх Кари.
— А, это наше… Клятва прийти на помощь в случае нужды.
— Мне?
— Нам, — уточнила Кари. — Нас зовут в круг. Наш танец.
Бодрящие соки, будоражащий дым скаракосты, общее внимание, в центре которого оказался Ворх, — все это наполняло тело необыкновенной силой и легкостью, требовало разрядки — каких-то движений, физических усилий, и потому Ворх с радостью повел Кари в круг танцующей молодежи. Их появление было встречено громкими приветствиями, пары расступились, освобождая центр площадки для танца любви. Ворх вышел на середину и остановился, не зная, что делать дальше, как танцевать запрещенный танец.