«Потому что у нас правду подают к столу по заказу. А за подачу ее без заказа лишают памяти, чтобы не был умнее вышестоящих».
Вторым рвался выговориться Холифан. Ворх кивнул ему: говори. «Истинный показатель цивилизации проверяется не уровнем богатств тех, кто имеет много, а способностью обеспечить имеющих мало. Наша цивилизация погибнет, потому что поставила целью не обеспечение малоимущих, а лишение их даже последнего — возможности существовать».
«Стоп! Вы не так поняли меня. Я не хочу призывать вас к мелкому критиканству. Поймите…»
«Поняли! — резко прервал Ворха Первый пособник, недавно бывший в обмороке. — Извини за…»
«К делу!»
«Я за лишение их этой возможности-су-ще-ство-вать, — иронизировал Бишон. — И предлагаю взорвать Габар и все прочие гнезда заразы на севере и юге».
«Взорвали! — сказал Холифан. — Представь гипотетически: низших больше нет. Но нам надо жить, что-то есть, носить, передвигаться, кем-то управлять… Придется расслоить правящую касту и кого-то послать вниз, чтобы остаться самим наверху».
«Нельзя их уничтожать», — поддержал Холифана один голос, потом второй, третий. Завязался горячий спор.
«Куда деть Бауков? Кто будет носить их? Как обеспечить бессмертие без носителей?»
«А ты, Бишон, откажешься от квоты власти?»
«Дождешься от него!»
«Как и от тебя!»
«Может, он хочет равенства? Покажет пример».
«Спокойно, кселензы! Продолжай, Бишон».
«Говорил я!» — вытягивал шею Холифан.
«Бишон!» — уточнил Ворх в установившейся тишине.
«Не меньше вас понимаю, что уничтожать их нельзя. Значит, придется дать свободу».
«Он с ума сошел!»
«Молчать! — рявкнул Ворх. — Говори, Бишон».
«Вернуть права, свободы. Главное для нас — сохранить власть, чтобы управлять низшими. И поскорей дать им вещи, чтоб начали копить их, жадничать. С вещами появится страсть к обогащению, разрушающая нынешнее голодное единство. А страсть — это уже способ подчинения. Разовьем эгоизм, подсунем им теорию отъединения: живи для себя! Не делись! Накапливай богатства!.. Как только появится жадность, возникнет и страх: как бы не отняли накопленное. Они сами придут к нам за опекой: оберегите! Лучшее управление то, которое опирается на желание управляемых. Как пишется в Новом Порядке: «властвуя, побеждай!»
«Так побеждай, если властвуешь. А не зови нас к отступлению».
Реплику бросил Холифан. Этот тихоня начинал нравиться Ворху. И вообще, все его льстивые, почтительные и заискивающие пособники вдруг проявили неожиданный ум, напористость. Да, правящая каста могла бы иметь совершеннейший аппарат управления, если бы в свое время не было принято требование единомыслия как основополагающей части их системы. Ведь для вечного самообновления нужно столкновение разных точек зрения, разных мнений. В недрах единого появляется новая мысль, обрастает сторонниками и выходит на спор с господствующей концепцией. Она погибнет, если несовершенна, или победит и сама станет господствующей концепцией, пока не появится новая мысль. И это появление нового не запрещать надо, а всячески поддерживать. Только так можно получить идею, которая спасет их мир, понимал Ворх, и торопил пособников.
«Говори, Холифан».
«Прости мою дерзость, Верховный. Она была вызвана только восхищением тобой. Я подслушал твои мысли, когда ты вышел отсюда. И кажется, к счастью…» «Дальше!»
«Ты подумал: теперь нужен новый стимул. Я развил твои мысли и понял… Этим новым стимулом должен стать… бог!!!»
«Это называется новым?!» — Бишон расхохотался, и другие пособники поддержали его таким же саркастическим смехом.
Однако Холифан никак не отреагировал на смех, сосредоточившись на формулирующейся мысли: «Конечно, бог не новость. Кселяне им переболели в прошлых тысячелетиях. И когда не нашли его в небе, в макро- и микрокосмосе, хорошо забыли по причине нарушения связи веков. И прекрасно. Дадим им бога. Внесем лишь маленькую поправку: будет не бог, а боги — все кселензы, облаченные правом на бессмертие. А так как богов положено любить…»
«Да как ты их заставишь любить нас?!» — крикнул взорвавшийся от
негодования Бишон.
«Диктатом!!!»
Это сказал так же громко Ворх. Затем оглядел пособников и добавил уже тише, со снисходительной улыбкой, показывающей, что все произносимое им не плод скоропалительных выводов, а результат долгих раздумий:
«Мы столетиями заставляли низших нас бояться. Чего-то мы не учли, они стали нас ненавидеть. Диктатом вытесним боязнь (с ней уйдет и ненависть), внесем любовь. Любовь надежнее боязни. Любовь исключает ненависть. Это надолго, проверено… Приказываю: завтра, нет…, сегодня, сейчас же! — составить гамму любви к кселензам и тотально вводить ее низшим под страхом смерти. Не любящий нас не имеет права на жизнь!»