В культе Шанго (и этим он напоминает культ воду) видное место занимают злые духи и демоны, появившиеся уже на местной почве. Это — доктор Стил, доктор Брум, Князь кладбища, Князь тьмы, Череп и кости (cross bones), доктор Хикеймах и им подобные астральные существа и фольклорные персонажи.
Последователи культа Шанго собираются в молитвенных домах — часовнях (chapelles; этот термин, по-видимому, перекочевал на Тринидад вместе с французскими рабами из Гаити). Имеются также полузакрытые помещения для ритуальных плясок — «пале» (palais, этот, как и предыдущий термин, по-видимому, перекочевал сюда вместе с рабами из Гаити). В часовне алтарь и одна из стен заполнены различными изображениями, символами и другими культовыми предметами католической религии и религии йоруба. В их числе — литографии католических святых, церковные свечи, четки, кресты, сосуды со священной водой, оливковым маслом и цветами, «громовые стрелы», или камни (pierres — осколки метеоритов), неолитические топоры, церемониальные метелки (шай-шай), трещотки (чок-чок), а также такие атрибуты могущества и силы католических святых и африканских божеств, как мечи, секиры, кинжалы, луки со стрелами, барабаны, ключи и т. д. В отличие от культа воду африканские культовые предметы находятся в той же комнате (как в сантерии) с той лишь разницей, что католические символы веры расположены на верхних полках, а африканские — на нижних или на полу. Во дворе на земле устанавливаются алтари в честь отдельных богов культа Шанго; здесь размещаются, как правило, предметы только африканских культов.
Особым почитанием шангоистов пользуются «громовые стрелы», напоминающие лепесткообразные топоры Кубы. Их держат на белых подносах в помещениях или на алтарях во дворах часовен. Верующие считают, что эти «стрелы» посылают с неба боги, власть которых они символизируют. «Стрелы» ежегодно моют настоем из листьев. Их «кормят», поливая растительным маслом.
Амомбой — руководителем секты Шанго — может быть мужчина или женщина, которых так же, как на Кубе и Гаити, именуют «отцом» или «матерью» божества. Во время молебна они одеваются в белое или в платье цвета, присущего божеству, которому они служат.
Моления происходят по воскресным вечерам, в некоторых случаях еще и по средам. Раз в году устраивается большой праздник в честь Шанго. Он продолжается четыре дня — со вторника по утро субботы. Есть и другие празднества: обряды посвящения (мытье головы и татуировка); установление «престола» и флага — символов божества; «кормление детей» — благодарственная церемония; «плач» (пост и молитвы) с целью добиться откровения и видения; поминание усопших; освящение новых ритуальных барабанов и некоторые другие.
Гимны секты Шанго, по мнению ее членов, поются на языке йоруба, в действительности же они состоят из смеси слов йоруба, креольских выражений и бессмысленных слогов.
Ритуальная практика включает жертвоприношение в честь богов. Чаще всего закалывают козленка или режут петуха. Печень, части передней и задней ноги козленка отдельно варятся без соли и «преподносятся» божеству. Кровью жертвенного животного обрызгивают «громовые стрелы», подогретую смесь крови с растительным маслом выпивает посвящаемый на «последней вечере» (причем к посвящению, как и на Кубе, допускается только крещенный по католическому обряду).
Месяц спустя посвященный устраивает праздник, на котором ему моют голову специальной настойкой из разных трав. Эта церемония называется дайсуну. В тот же или на следующий день над ним совершается другой обряд — сингбере (надрезывание головы). После общей молитвы и пения в честь божества новообращенному бритвой наносят по три или пять небольших надрезов на лбу, груди, плечах. Рапы замазываются специальной пастой, приготовляемой из семян красного перца, охры, мух и яичной скорлупы и настойки, которая употреблялась для мытья головы.
В религиозных церемониях в честь Шанго большое значение имеет пляска, совершаемая под звуки барабанов типа бата. Это та же пляска, что и у сантеро: танцующие в нарастающем темпе двигаются взад-вперед, притоптывают, приседают, хлопают в ладоши, качаются, поют, пока на них не снизойдет «сила» — божество. Тогда их движения становятся резкими, темп пляски нарастает, они начинают стонать и говорить на «неизвестном языке», кататься по полу, обнимать и трясти руки других участников церемонии.
После пляски, которая длится несколько часов, совершается обряд жертвоприношения богам. Режут петухов, коз, овечек, черепах и реже бычков. Амомба варит мясо с рисом и другими приправами, часть еды преподносится богам, а остальное съедают участники праздника.
Прогрессивный тринидадский писатель Ральф де Буассьер в своем романе «Жемчужина короны» так описывает одну из церемоний секты Шанго, в которой участвуют герои книги Кассандра Уолкотт и ее друг Попито:
«… Они гуськом поднимались по узкой тропинке, ведущей в гору. Грохот барабанов становился все слышнее. Их характерный, синкопированный, призывный ритм возбуждающе подействовал на женщин… Из темноты вдруг резко выступили темные купы деревьев и красный грунт тропинки. От колеблющегося и скачущего язычка пламени деревья, казалось, причудливо извивались и плясали в такт прерывистой барабанной дроби.
На холме, за хижиной жреца, стоял крытый соломой бамбуковый навес. Под ним, тесно сгрудившись по краям, стояли и сидели люди. Неподалеку, под манговым деревом, было установлено изображение девы Марии… Перед ним горели свечи и какая-то женщина отбивала низкие поклоны, касаясь лбом земли. Оглушительно грохотали барабаны…
Глядя вперед широко открытыми, немигающими глазами, взгляд которых, казалось, пронизывал каждого насквозь и вместе с тем был устремлен куда-то за пределы видимого, с выпяченной вперед нижней челюстью, жрец-хоунбонор прохаживался по кругу гордой и величавой походкой, словно божество, привыкшее внушать священный трепет; дыхание с шумом вырывалось из его полуоткрытого толстогубого рта. Он что-то сказал Касси…
Касси подала жрецу сосуд из полой продолговатой тыквы, наполненный водой. Жрец покропил водой землю у ее босых ног и позади нее, брызнул во все четыре угла навеса и пошел к выходу, молящиеся почтительно и торопливо расступились перед ним.
— Джим, поди сюда, мальчик. Я устал, — сказал человек, бивший в самый большой барабан, прозванный „Мамой“, и вытер взмокшую седую голову.
Джим сменил его. Старик с шишковатым бритым черепом хриплым голосом пел на африканском диалекте. Ему вторили женщины. Снова забили барабаны, и собравшиеся запели хором.
Не переставая петь, Касси подала Попито трещотку из полой тыквы и знаком велела трясти ее — существовало поверье, что шум трещотки отпугивает духов и не позволяет им вселиться в человека. Соседка Попито, закрыв глаза, самозабвенно пела. Ребенок на ее коленях крепко спал.
Ритм музыки становился все чаще, все быстрее. Казалось, весь мир наполнился сейчас грохотом барабанов, и их удары сыпались на Попито, как удары хлыста. Они болью отдавались в голове, заставляли содрогаться всем телом, и странное, захватывающее чувство оцепенения нашло на него. И, как раз когда ему показалось, что он больше не может, что он должен бежать отсюда, от этих ударов, причиняющих такую боль, барабаны и пение внезапно умолкли. Старик с бритой головой затянул новую песню. И барабаны забили снова. Чувствуя себя очень глупо, Попито вместе со всеми встряхивал трещоткой в такт ударам барабанов. Он понял, что все чего-то ждут. Его соседка с ребенком на коленях пожаловалась:
— Дух не так-то силен сегодня.
Женщины с сонным видом поплотнее закутывались в шали.
Но вот опять вышел старик барабанщик и, вытерев с губ капли рома, уверенно обхватил коленями „Маму“. Бритоголовый старик хриплым голосом издавал протяжные дрожащие звуки на чужом и вместе с тем странно знакомом Попито языке, устремив перед собой неподвижный взгляд, словно видел то, о чем пел.
— Пойте все! Пойте! — выкрикивал оп, рассерженный не столько нестройным пением, сколько тем, что у него самого такой слабый и дребезжащий голос. Он снова затянул песню, на этот раз не такую печальную и тягучую, и все, кто был под навесом, подхватили новый несложный мотив: