— Ой, как же такое может произойти, — всплеснула куртизанка руками, услышав, что Монтан теряет силы, — и ты, верно, расстроен? Бедненький Монтан! Знаешь, а ну его в преисподнюю, никуда ты от этого мира не денешься. Тут тоже неплохо. Вот я, например… — из уст куртизанки потёк длинный монолог. Хелис принялась рассказывать о том, как вчера купила у торговца очередную безделушку. Она постоянно хвасталась своими приобретениями: то красивый шарфик, то ажурная подвеска, то забавная статуэтка — каждый раз было что-то новое. И ей непременно хотелось поделиться с кем-то этими пустяковыми радостями — наверное, единственными в жизни дорожной шлюхи. А Монтан и не возражал.
— Всё-таки, хорошо, что у меня есть такой друг, как ты, Монтан, — подытожила она, — ты просто душка. Единственный мужчина, который может вытерпеть мою болтовню. Дай я тебя поцелую, — с этими словами она присела чмокнула юношу в щёку, а тот в ответ улыбнулся.
— Эге, заболтала тебя совсем Хелис, — послышался басовитый голос сапожника Манриха, ещё одного приятеля Монтана. — Будь осторожен, бабы тебя так опутают своими чарами, что и сам себя потеряешь.
Это был весёлый, простодушный мужичок, уже не молодой, но ещё полный сил и задора; его обувная мастерская в виде двухколёсной повозки расположилась возле передвижной амбулатории Монтана. Сапожник с первой встречи проникся симпатией к юному целителю, и теперь они держались вместе. Манрих тоже любил поболтать, постоянно хохмил или делился жизненной мудростью, вменив себе в обязанность наставлять молодого приятеля. Сейчас добродушный сапожник сидел на маленькой переносной скамейке рядом со мастерской и чинил башмак.
— Ну Мани! — притворно надула губы Хелис. — Хватит меня смущать. Мы с Монтаном друзья, верно? Не, ну я, конечно, от кавалера такого не отказалась бы, но Монтану разбила сердце заморская красотка, и он теперь по ней скучает, правда? И я совсем бессильна, не смотря на все мои чары.
— Так что тебя заставило уехать от неё? — спросил Манрих, который тоже был в курсе похождений Монтана. — Нэос! Подумать только, это же торговая столица мира! Самый богатый город на земле, и ты свалил в эту дыру месить грязь с солдатнёй? Э, будь я на твоём месте, хрен бы меня сюда заманили.
— Пришлось, — сказал Монтан, — там тяжело. И не так хорошо, как говорят. Бедных много, богатых — единицы. Конкуренция.
— Да, — вздохнул Манрих, — бабам нужны богатенькие. Верно, Хелис? Вы же на монету падки. А конкуренция — она везде. Вон лекарей тут скока! И думаешь, они все хорошо знают своё дело? Да хрена лысого! Шарлатаны! А люди им монету несут.
— Многие их методы не эффективны, — согласился Монтан.
— Вот видишь! А ты сидишь, в небеса пялишься. Тебе надо поживее быть, поактивнее. Услуги свои предлагать. А то совсем разоришься, не ровен час, да по миру пойдёшь. Если не вертеться — ничего не выйдет.
Думая над словами сапожника, Монтан засмотрелся на дорогу. В это время вдоль торговых и ремесленных повозок шли три лохматых, бородатых солдата в грязных стёганых одеждах. Завидев их, Хелис вспомнила, что надо не только болтать, но и деньги зарабатывать, и поспешила к ним. Монтан наблюдал, как куртизанка увивалась вокруг этой троицы, по-всякому предлагая себя. У Хелис дела шли не очень: с каждым днём у солдат становилось всё меньше золота и серебра, доходы падали. А владелец дорожного борделя, с которым она ехала, требовал нести больше денег. Хелис выкручивалась, как могла.
Солдаты отпускали едкие шутки в адрес настырной куртизанки, а потом одному из них — здоровому увальню с разрезанной губой — надоело, и он в сердцах обругал Хелис последними словами и оттолкнул. Женщина упала — солдаты захохотали.
Чего только не встречал Монатан на пути! И уж конечно, он не раз видел, какие гадости делают друг другу люди. Прежде он негодовал, когда чувствовал к себе несправедливое отношение, но с недавних пор понял, что от этого страдают многие. Сильный обижал слабого, богатый гнобил бедного. Унижения и оскорбления являлись неотъемлемой частью общества, как рука или нога — частью организма. При дворе ли знатного сеньора, в походном лагере или в городской сутолоке — несправедливость царила везде. И чем сильнее Монтан сопереживал окружающим, тем больше видел её вокруг, и тем тяжелее было наблюдать подобные ситуации. Он был не в состоянии что-то исправить: никакая сила не могла заставить людей мыслить и вести себя иначе.
А ещё Монтана знал, что и сам в скором времени станет бычным беспомощным человеком, как Хелис или Манрих — беззащитным против бед этого мира, слабым и неимущим. Такого мог обидеть даже простой солдат, не говоря уже о богачах или знатных господах, для которых подобные люди были, что насекомые под ногами. Но люди-насекомые привыкли жить с этим, они впитали сей порядок с молоком матери, приспособились выживать под пятой сильных. Они умели терпеть, а у Монтана внутри всё клокотало от возмущения, когда он сталкивался с очередной несправедливостью.