— Всё лорды ихние сжирают, — сетовал Мегасфен, — а нас голодом морят. Замок взяли, сколько деревень по дороге обчистили. Где это всё?
Разговоры о дезертирстве велись давно, с самой высадки на берег, а после взятия Шенверда, Феокрит точно решил: удирать надо при первом удобном случае. Он совершенно не понимал, зачем ждать смерти — а что именно ей всё закончится, он не сомневался — и не понимал, почему не может уйти по собственной воле, разорвав контракт, но таковы были условия, которыми связали себя наёмники ещё в Нэосе, ставя крестик в качестве подписи на подсунутых им бумагах. А потому иного выхода Феокрит просто не видел. Замыслили бежать вместе с Бассо, затем присоединились Трюгге и Мегасфен, а потом — остальные. Вот только наёмники никак не могли договориться о времени и маршруте бегства и постоянно об этом спорили.
Феокрит в который раз вытер пот, что солёными каплями катился по лбу, по щекам, заливал и щипал глаза. Оглянулся на бригадира Маркуса — тот прохаживался неподалёку, подгоняя замешкавшихся работников, тихо выругался. Снова принялся за работу, но вскоре отвлёк шум: у подножья холма царило непонятное оживление.
— Глядите туда! — крикнул кто-то. Люди прекращали работать и, кто с испугом, кто с любопытством, смотрели вдаль. А в это время по дороге, что вела через поле возле холма, ехал всадник, облачённый в броню. Ехал неспешно, не обращая никакого внимания на солдат, копошащихся на склоне. Он сидел неподвижно, а лошадь его ступала как-то неестественно: ломаной, неровной походкой. «Мертвец!» — кричали люди внизу. «Мертвец», — беспокойным ропотом пронеслось по холму. Феокрит часто слышал байки о мёртвых катафрактах, но прежде никогда их не видел. Да и сейчас страшный всадник находился далеко, и рассмотреть его не получалось.
И всё же Феокрит ощутил страх. Тот склизкой, холодной рукой пробирался внутрь, заставляя сердце биться быстрее. Нечто противоестественное, потустороннее вторглось в этот мир и дохнуло костлявой пастью на его обитателей — нечто, что не укладывалось в рамки обыденных представлений.
А люди замерли, оказавшись невольными свидетелями безумного исчадия смерти, что медленно брело мимо оборонительных позиций человеческой армии, не обращая внимания на испуганных солдат. Ему некуда было торопиться.
— Смерть идти, — проговорил Трюгге. — Мы проиграть бой. Плохо.
— Дерьмо! — сплюнул Бассо. — Вот уж точно, валить надо отсюда.
— Да, поверья гласят, будто катафракт-мертвец несёт весть о поражении, — тревожно проговорил Мегасфен. — Спаси нас Всевидящий и все боги, которые тут обитают!
А мёртвый всадник проехал мимо холма и скрылся за деревьями. Солдаты снова принялись за работу.
***
Вечером измученные наёмники сидели возле палаток. Феокрит вяло перекидывался в кости со старым Юстином. На душе было паршиво. На соседнем дереве висел дезертир. Феокрит знал повешенного — кривоносый наёмник из соседней деки. Не выдержал человек, пытался бежать вчера ночью. Поймали. Мегасфен оказался прав: охрану усилили. Повешенный был не единственным: тела дезертиров скучающе покачивались на деревьях по всему лагерю, напоминая остальным об их долге.
— Опять я выиграл, — произнёс старик без особой радости, — два обола мои.
Феокрит задумался:
— Да забирай. Может нас скоро и не станет, и некому деньги тратить будет. Никчёмные марионетки, которых привезли сюда, чтоб послать на убой. Похоже, мы больше ни на что не годны.
В последнее время ему часто приходили такие мысли, да и как им было не приходить, если всё шло к этому. Да и остальные осознавали свою незавидную участь, иллюзий не питали, а подобные разговоры уже вошли в традицию.
— Это ерунда, — прошамкал Юстин, — не сегодня — так завра. Не от стрелы — так от болезни. Давай мои два обола, хорошо молоть языком, господин десятник.
Неожиданно протрубили построение.
— Ну что опять? — проворчал раздосадованный Феокрит и, кряхтя, поднялся с земли.
Вымотанные за день солдаты с неохотой побрели к площади в центре лагеря.
Собрался весь отряд. Усталые и недовольные наёмники перешёптывались, гадая, зачем их вызвали на ночь глядя. Вскоре перед строем вышел мужчина средних лет со строгим, гладко выбитым лицом. На его парчовой котте красовался приколотый к груди серебряный значок. Феокрит нечасто видел этого человека, но, как и любой нэосский наёмник, хорошо знал его: перед бойцами стоял гиппарх собственной персоной.