В покоях маршала даже в жаркие дни было прохладно. Толстые стены не пропускали уличное тепло, а узкие окошки едва позволяли лучам солнца ненадолго пробиться в каменную обитель. Выпив вина, Хадугаст принялся бродить взад-вперёд и рассуждать сам с собой. Навалилась тревога, противно сдавлив грудь стальным обручем — тревога, пусть не беспричинная, но крайне несвоевременная. Она засела внутри и никак не желала уходить. Хадугаст опрокидывал кубок за кубком, а она сидела и злобно скалила зубы, терзая душу и разум. Вино не помогало, хотя когда-то оно было в состоянии прогнать гнетущие мысли. Хадугаст почувствовал, что должен выговориться, иначе голова его лопнет от переизбытка бесполезной суеты, пожирающей рассудок.
Оставив Виганта охранять комнату, он пошёл бродить по замку. Первым делом отправился в покои Берхильды. Хотел увидеть возлюбленную, но Служанка сообщила, что госпожа на кухне, и Хадугаст поплёлся туда. Оказалось, Берхильда наблюдала за готовкой, желая не допустить перерасхода продуктов. Последние дни она то сидела, запершись, в покоях, то бегала по замку в делах и заботах, стараясь за всем уследить и устраивая подданным нагоняй за любую оплошность.
— Что тебе, сэр Хадугаст? — спросила она, когда тот вошёл на кухню.
— Всё суетишься? — усмехнулся коленопреклонённый. — И чего тебе неймётся? Поговорить хотел. Только давай не здесь.
Они вышли на каменную галерею, соединявшую кухню и трапезную.
— Ну? Что за дело? — Берхильда выглядела раздражённой и уставшей.
— Увидеться, — сказал Хадугаст, — разве нельзя? Я, может, соскучился. Мы не были вместе уже много дней.
Берхильда поджала губы.
— Некогда мне, — отрезала она. — Не видишь, эти бездельники ничего не могут сделать, если над ними с плетью не стоять. В другой раз.
Графиня собралась уходить, но Хадугаст остановил её:
— Послушай, Хильди, я постоянно думаю, что ждёт нас дальше. Покоя не нахожу целыми днями. Сегодня опять твоего отпрыска встретил. Парень рвётся освободить Тедгара, упрашивал меня разрешить поговорить с ним. Ардван ему перед отъездом наплёл всякого, того и гляди, мальчишка начнёт ерепениться. Хоть и калека, а умный он у тебя — многое понимает. Мне его даже жалко. Случись что, пострадает ведь ни за что. Может, отправить в монастырь? На лодке ночью уплывут с парой слуг — никто не заметит.
— Что может случиться? — напряглась Берхильда.
— Будто не знаешь: враги — у стен.
— Это замок никто никогда не брал и не возьмёт.
— Люди думают иначе…
— Какие люди? Трусливые простолюдины? Да они от каждого шороха дрожат! Ты-то должен понимать? Не уподобляйся им.
— При чём тут простолюдины? Я чую беду, понимаешь? — с жаром проговорил Хадугаст. — Будто затишье перед бурей. Каковы наши шансы, сама подумай? Людей у них много, Бадагар настроен решительно, тёмные — подавно. Если они все вместе попрут, никакие ворота не устоят. Я уж не говорю, что до зимы сами с голоду передохнем. А ещё про каких-то драконов все твердят…
— Да неужели и ты поверил в бабкины сказки? Что с тобой, Хадугаст?
— Не знаю, Хильди, — вздохнул коленопреклонённый, — тревожно, будто внутри что-то скребёт, и так легонько скребёт, тихо, а становится невыносимо от этого, мерзко. Хочется вот так ударить, — Хадугаст стукнул кулаком в грудь, — и выбить к бесам проклятое существо, что там засело. И так целыми днями, веришь ли? Тошно. Даже вино не помогает, представь себе. Как быть-то?
— Хорош сопли распускать, — слова Берхильда звучали жёстко и безжалостно, — будто ребёнок маленький. Мой сын, калека, и тот храбрее переносит невзгоды. Делом займись. Ты маршал или кто? Так иди на стену и командуй своей армией.
Хадугаста разозлил презрительный тон графини.
— Не говори со мной так, — он потряс указательным пальцем перед её лицом. — Неужели так трудно доброе слово сказать? Али сердца у тебя нет? Клянусь Хошедаром, в жизни не видел более холодной и чёрствой женщины!
— У меня самой забот хватает, — графиня тоже начинала злиться. — Я тебе нянька что ли? Оставь разговоры до лучших времён и займись уже чем-нибудь!
Она развернулась и ушла, оставив Хадугаста в унынии и ярости. Разговор с Берхильдой не успокоил, а наоборот, ещё сильнее разбередил душу. К прежним тревогам добавилась досада. Берхильда вновь беспощадно изничтожала его своими холодными, надменными речами. «Трусом, значит, меня обзывает? — ворчал он. — Сучка!»
Клеймя Берхильду последними словами, Хадугаст вышел во двор и побрёл по саду, где так часто прогуливался Ардван; розы цвели вовсю, наполняя жизнью и краскам серость каменных стен. Получилось, как обычно: стоило Берхильде поманить пальцем, как Хадугаст тут же бежал к ней, но проходило немного времени, и графиня начинала третировать его, гнобить и издеваться. И всё же Хадугаст был привязан к этой женщине. Он знал, что стерпит от неё всё. Побурчит, поругается, а потом обида пройдёт, заживут душевные раны, и он снова побежит к ней. Иначе не мог. Иначе становилось только хуже. «Сильная женщина, — подумал, наконец, Хадугаст, после того, как гнев немного отступил, — любому мужику фору даст, даже мне. Хильди права — надо заняться делом».