Вернувшись в свои покои, Хадугаст велел Виганту принести бочонок вина взамен пустом. В голове сидела мысль «заняться делом», но душа требовала выпить, да не просто выпить — наклюкаться до поросячьего визга, до беспамятства, чтоб самого себя забыть. И он пил. Пил, заливая брагой тоску и тревогу. В голове мутило, пелена стояла перед глазами, и в ней растворялась комната и все предметы вокруг.
«Надо заняться делом, — наконец, вспомнил Хадугаст, — надо… Нечего сидеть. Я — маршал, мать их…». Встав из-за стола, он, шатаясь, направился к выходу. Но на лестнице поджидала неприятность. Хадугаст уже почти спустился, когда ноги заплелись, и он, оглашая замок громоподобной бранью, скатился вниз и распластался на полу. Проходивший мимо слуга тут же ринулся поднимать благородного воина, но тот оттолкнул его, встал и поковылял дальше. Возле ворот обильно стошнило.
Он едва понимал, как спустился на нижний двор и залез на стену: мир вокруг превратился в сплошную серо-коричневую кашу. Хадугаст, прислонившись к зубцу галереи, смотрел на город, который плыл перед глазами. Плыли башни и крыши домов, плыла величественная громада храма, плыли требушеты — деревянные, однорукие великаны, сидящие на улицах, где текла обыденная мирная жизнь, где звучали голоса лавочников и звенел молот кузнеца.
Хадугаст зигзагами бродил по галерее, пока не вышел на открытый участок стены, где кровля была разрушена, а зубцы — сломаны от попадания камня, и чуть не свалился вниз.
— Сэр, тут опасно, — предупредил подбежавший солдат. — Лучше отойдите от края, можете упасть.
— Опасно? — взревел Хадугаст, — Думаешь, я трус? Опасностей боюсь? Сиди в своей конуре, сукин сын, и не высовывайся. А я не боюсь ничего! Слышали? — теперь он кричал в сторону осаждающих, потрясая кулаком: — И вас, собаки, не боюсь. Жопу-то вам надеру. Бадагар! Трус несчастный! Я тебе последние пальцы отрежу и в задницу запихну! Слышишь меня?
Камень, пущенный из требушета, ударил совсем близко. Выбив клубы пыли, он отскочил от стены, упал на склон и, покатившись вниз, плюхнулся в ров с водой. Но Хадугаст разъярился лишь ещё больше.
— Что, сучьи твари, убить хотите? — неистовствовал он. — Ну давай. Вот он я! Что, Бадагар, ссышь придти и сразиться, как мужик? Давай, стреляй. Попробуй меня достать.
К пьяному маршалу подошёл сэр Ратхунд.
— Сэр Хадугаст, — окликнул он маршала, — да хватит уже глотку драть. Было бы проку? Пошли лучше выпьем.
— Трусами меня считают, — кивнул в сторону города Хадугаст. — Я им покажу!
Впрочем, выпить он был не против. Они с сэром Ратхундом отправились в ближайшую башню, но стоило Хадугасту сесть за стол, как он уткнулся носом в деревяшку и тут же захрапел.
Глава 32 Эстрид VIII
Она хотела остаться навсегда в той беспечной тишине, но небытие исторгло её вон из себя, выплюнуло на безбожный свет, где настырным преследователем поджидала боль, чтобы тут же вонзиться в тело. Боль — эта коварная, бездушная тварь — была повсюду, даже в воспоминаниях; она заполонила собой разум, в котором царил хаос из мимолётных полузабытых образов и невнятного безразличия.
Разодранное, исковерканное укусами хищников, тело нарывало. Глотать было больно, дигаться — тоже. Изнывали руки, которыми никак не получалось пошевелить. Эстрид взглянула на кровать и нашла только одну, но на не ней не хватало кисти, от другой же остался лишь замотанный тряпкой огрызок плеча.
Эстрид повернулась на бок, чтобы осмотреться. Тёмное, едва освещённое двумя лучинами и светом из крохотного квадрата окна, помещение наполняли люди, которые вполголоса что-то обсуждали на незнакомом языке.
Четыре рослые, толстощёкие женщины были одеты в длинные рубахи и туникоподобные платья из грубой серой ткани. На шеях красовались медальоны и бусы, а на головах — подвески, прицепленные к обручам. Одежду же троих бородатых мужиков составляли полотняные штаны, рубахи до колен и жилетки, подпоясанные кожаными ремнями, к которым крепились сумочки и ножи, у одного из-за пояса торчал топор. И мужчины и женщины носили длинные волосы, заплетённые в косы. Несмотря на незнакомый язык, Эстрид понимала, о чём говорят эти люди, но понимала не отдельные слова и фразы, а некий общий смысл, который загадочным образом проникал в её голову. Разговор шёл то о каком-то пророчестве, то о колдовстве — конкретнее Эстрид разобрать не могла.