— Это травы помогли, — улыбнулась Фалька, — тебе надо выпить отвар, ты ещё не до конца выздоровел. Надо лежать. И поесть тебе принесу, подожди маленько, — с этими словами девушка торопливо вышла из комнаты.
— Ну конечно! — хлопнул себя по лбу Эд. — Стоим тут, лыбимся, а парень пять дней нежрамши! Брюхо-то набить надо. Сам Всевидящий послал нам эту Фальку. Её травы всех нас на ноги поставили. Чудеса! А конину как она жарит, пальчики оближешь! Не баба, а сокровище.
— Пять дней? — выдавил из себя Берт. — Почему пять дней?
— Потому что ты валяешься тут пять дней, как дохлая курица. Бывало, думали, совсем окочурился. А бывало, проснёшься, и что-то бубнишь под нос — хрен разберёшь.
Берт почесал копну грязных, спутанных волос — по пальцам побежали вши. Раздавил того, который попался на ноготь. Пять дней выпали из памяти, будто их и не было. Пять дней обратились в ничто. Он не мог понять, где находился всё это время, где странствовал его разум. Переступал ли границу этого мира и того? Если так, то кроме пустоты там ничего нет. «Наверное, именно это и происходит, когда умираешь, — решил Берт, — просто исчезаешь — и всё. Но почему никто не говорил мне об этом? И почему я вернулся?»
— А вы что встали столбом? — Эд обратился к Малому и Одди. — Давайте ка, помогите Фальке, воды принесите, еду. Эдак, пока вас дождёшься, снег выпадет.
Здоровяк присел на корточки:
— Можешь встать?
— Не знаю. Слабость, — промычал Берт.
— Ну дык ясен хрен, меня б пять дней не покормили, хрен бы я куда поёл! Ну ничего, поставим тебя на ноги. Жратвы тут достаточно: мы лошадей, которые не совсем протухли, разделали и засушили, — Эд поднялся и подошёл к окну, загородив свет своей широкой фигурой, стал наблюдать за происходящим снаружи. — На переход через горы хватит. Теперь надо думать, как выбраться отсюда. Засиделись. А ведь того и гляди скоты эти серомордые вернутся, или люди графа. Пёс разберёт, что там у них сейчас происходит.
— Так вы ради меня остались? — Берт продолжал сидеть на куче тряпья, борясь с головокружением и слабостью.
— А ты думал, я товарища кину? — Эд обернулся. — Ну уж нет! Никогда друзей не бросал и не брошу. Тем более, мы тебе должны быть благодарны, что не лежим сейчас там, с Тэлором и Ульвом, утыканные стрелами. Твой дружок Одди — вот он натуральный говна кусок. По повадкам вижу! Требовал бросить тебя и удрать. Ссыкло! Сам-то, чуть что, задницу свою поторопился спрятать — терпеть таких не могу.
— Он меня спас, — Берт посчитал нужным вступиться за нелюдимого каторжника. — Когда всё случилось, Одди убил охранника, и мы бежали. Если б не он, не знаю, что со мной было бы.
Здоровяк Эд подумал, а потом произнёс:
— Себя он спасал. Ну да ладно, плевать. Сейчас дорога у нас одна, а выберемся — пусть валит на все четыре стороны. Уходить надо поскорее. Чуешь вонь?
Берт покачал головой: он ощущал слабый запах костра и больше ничего.
— А я насквозь провонял, трупный смрад уже в глотке стоит. Будто мне покойник в рот нагадил, — Эд хмыкнул. — Тут одни трупы вокруг, и они гниют. Мы два дня мертвецов подальше от башни оттаскивали: там внизу куча тел теперь навалена. Поначалу блевать тянуло, а потом попривык. Ха, к мертвечине попривык, бывает же. Живые мы среди покойников. Как это странно. Тут нет места живым. Тут нынче смерть властвует. Так что, парень, поправляйся скорее, — подытожил здоровяк, — хочу уже свалить с богомерзкого рудника, да и не вспоминать его никогда больше.
— Постараюсь, — промолвил Берт.
— Ну уж постарайся. Тем более, ты с луком хорошо управляется и в охоте опытный. Я-то не силён в этом, а те трое — куда им? Баба, да юнец. А на того пса вообще не рассчитываю. Не нужен он нам, пусть валит своей дорогой, как на равнину выйдем.
Некоторые перемены произошли в облике здоровяка с тех пор, как Берт его видел в последний раз. И вроде оставался Эд прежним, вот только исчезла из него былая беззаботность, будто груз лёг на душу этого добродушного глумливого верзилы. Не было теперь и следа легкомысленной удали и кипучего задора, и тень постоянной тревоги сквозила во взгляде. Жизнь и его поломала.
Вернулись Фалька и Малой. Девушка держала в руках глиняную чашку с горячим отваром. В нос Берта ударил запах трав, а от вида жирного куска конины, который принёс парнишка, можно было захлебнуться слюной.